«Назад, в Россию!» – такова мечта неустанно преследующая всякого ссыльного. Его могут сослать на Сахалин, но мысли его непрестанно обращены к западу и даже с Сахалина он будет всячески пытаться вернуться в свою родную деревню, увидать свою заброшенную избу. Система ссылки, очевидно, отжила свое время, если ссыльных приходится поселять на уединенном острове, с целью – предупредить побеги.
Мы надеемся, что, в более или менее близком будущем, ссылка в Сибирь будет прекращена. И чем скорее, тем лучше, ибо Сибирь велика, а бюрократическая фантазия беспредельна. Кто может поручиться, что завтра чиновникам не придет в голову устроить новые земледельческие колонии в Земле Чукчей или на Новой Земле и посвятить новые гекатомбы страдальцев, с единственной целью – дать нескольким чиновникам доходные должности?
Во всяком случае, бюрократические невежды в Петербурге, кажется, решили отказаться от выполнение фантастического плана, имевшего целью превращение Сахалина в уголовную колонию[49]. Судя по последним известиям, предполагается расширить Карийские тюрьмы и увеличить количество каторжан, ссылаемых туда, на 1000 чел.; предполагается также снова начать разработку Нерчинских серебряных рудников, работы в которых были приостановлены несколько лет тому назад. Как видите, в деле ссылки, как и во многих других отношениех, мы возвращаемся к тому положению вещей, какое было 35 лет тому назад, накануне Крымской войны.
Иностранцы, посещавшие Россию, если они обладали достаточной наблюдательностью, подмечали следующую характерную черту русской бюрократии. Русские чиновники хорошо знают недостатки своей бюрократической системы, знают её худшие стороны; да оно и не мудрено: они ведь сами являются составной частью этой бюрократии. Некоторые из них даже не скрывают этих недостатков, и открыто указывают в разговорах, в кругу друзей, на многоразличные недостатки русской бюрократии. Даже в оффициальных отчетах начальники отдельных ведомств не скрывают недостатков, замеченных ими среди своих подчиненных. Но стоит иностранцу зайти в гостинную, где за несколько минут перед тем русская администрация осуждалась самым беспощадным образом, чтобы теже критики хором начали уверять иностранца, что «конечно, наша администрация не свободна от некоторых мелких погрешностей, – но ведь и на солнце есть пятна; притом же Его Превосходительство N. N. уже принимает самые энергичные меры, чтобы сгладить последние следы тех погрешностей, которые, к несчастью, вкрались в администрацию при его предшественнике, генерале М. М.». Если же иностранец окажется корреспондентом какой-нибудь газеты и выкажет наклонность доверчиво делиться с читающей публикой своей страны теми сведениеми, которые он извлекает из частных разговоров, тогда те самые, кто был «беспощадным критиком» в кругу своих, постараются все представить иностранцу в самом розовом свете, всю русскую администрацию и, таким образом, постараются сокрушить тех «мстительных публицистов», которые разглашают заграницей то, что писалось в России этими же самыми чиновниками, но только для домашнего употребление. Мне хорошо знакомо было такое отношение в манджурской администрации, а равным образом и в русской – как в Иркутске, так и в Петербурге. Трудно найти, в самом деле, более поразительное изображение поголовного грабительства в рядах всей высшей администрации России, чем то, которое давалось в отчетах Государственного Контролера Александру ИИ-му, когда контроль впервые был введен в России. Но какой вопль негодование поднялся бы против того русского, который перевел бы эти отчеты и сообщил бы их содержание в иностранной прессе! – «Сору из избы не выноси!» – закричали бы все, так или иначе прикосновенные к бюрократическим сферам.