И вот, громадная задача, – как положить конец всем подобным жестокостям, – стоит перед нами во всей полноте. Отношение между тюремной администрацией и заключенными в Клэрво не проникнуты той грубостью, которая характеризует русские тюрьмы.
А между тем общепринятая система тюремного заключение неизбежно доводит до таких результатов. Они являются роковым последствием самой системы. Но ради чего людей подвергают таким мучением? Что достигается такими страданиеми? В каком направлении искать разрешение громадной задачи, представляемой нашею системою наказаний и тюрем? Таковы вопросы, возникающие сами собой у каждого добросовестного наблюдателя.
Центральная тюрьма в Клэрво, описанная в предыдущей главе, может быть рассматриваема, как одно из типичных мест заключение. Во Франции она является одной из лучших тюрем, – я бы даже сказал, лучшей, если бы не знал от Элизе Реклю, что военная тюрьма в Бресте ничем не уступает Клэрвоской централке. Действительно, недавние рассуждение во Французской Палате Депутатов о состоянии мест заключение, а также бунты, вспыхнувшие в 1886 году почти во всех крупных французских тюрьмах, указывают, что большинство этих учреждений гораздо хуже того, с которым нам пришлось ознакомиться на основании личного опыта в Клэрво.
Если мы сравним тюремную дисциплину в Клэрво с дисциплиной английских тюрем – насколько о последних можно судить по отчетам тюремной комиссии 1863 года, а также по прекрасной книге ирландского патриота, Михаила Дэвитта[53], и по работам Джона Кэмпбелля[54], дамы, избравшей псевдоним – «Тюремная надзирательница»[55], сэра Эдмунда Дю-Лэна[56], книге: «Пять лет заключение»[57] и письмам, напечатанным в прошлом году в «Daily News» за подписью «Бывший В. 24», – мы должны будем признать, что французские центральные тюрьмы нисколько не хуже, а в некоторых отношениех человечнее, чем английские. Что же касается немецких тюрем, то насколько можно судить о них по литературе и по рассказам моих немецких друзей, испытавших их на себе, обращение, которому подвергаются арестанты в Германии, не может быть сравниваемо с режимом в Клэрво и отличается очень грубым характером. Относительно австрийских тюрем можно сказать, что они в настоящее время находятся в том положении, в каком они были в Англии, до реформы 1863 г. Таким образом, мы смело можем сказать, что тюрьма, описанная в предыдущей главе, не только не хуже тысяч подобных же учреждений, рассыпанных по всей Европе, но напротив может считаться одной из лучших.
Если бы меня спросили, какие реформы можно ввести в эту тюрьму и подобные ей, но при том условии, чтобы они все-таки оставались тюрьмами, я мог бы указать лишь на некоторые частичные улучшение, которые, в общем, немногим бы улучшили положение арестантов; но в то же время, я должен был бы откровенно признать, как трудно сделать какие бы то ни было улучшение, даже самые незначительные, когда дело касается учреждений, основанных на ложном принципе.
Можно бы, например, пожелать повышение платы арестантам за их труд, – на что тюремная администрация, вероятно, ответила бы, как трудно найти частных предпринимателей, готовых построить дорого стоющие мастерские в тюрьме и указала бы на вытекающую отсюда необходимость дешевого труда. С другой стороны, я не стал бы предлагать, чтобы арестанты работали исключительно для казны, так как я знаю, что казна стала бы платить арестантам не больше, если не меньше, чем некоторые подрядчики в Клэрво. Казна никогда не рискнет затратить милльоны на мастерские и на паровые машины, а, отказавшись от употребление усовершенствованных машин, она не в состоянии будет оплачивать арестантский труд лучше, чем теперь; значит, дело сведется опять-таки к тем же тридцати до сорока коп. в день. Кроме того, казна едва ли сможет занимать арестантов теми разнообразными ремеслами, которые я перечислил в предыдущей главе, а это разнообразие работ является одним из непременных условий нахождение постоянного занятия для арестантов. В Англии, где частное предпринимательство не допускается в стенах тюрьмы, средняя производительность каждого арестанта в 1877 г. не превышала двадцати девяти рублей, а максимум производительности достигал лишь 200 рублей[58].