— Молодец ты, мой верный слуга! — похвально вскричал Великий Наун. — Каюсь, я хотел было тебя опалить гневом, но теперь я вижу, это было бы с моей стороны понапрасну. Осознав ошибку, я награждаю тебя осетром с моего царского стола.
— Благодарю утробно! — Табачный Наун ударился плечами о мраморный пол, что обозначало земной, от души, поклон и покорные чувства.
В знак благодарности и поощрения Великий Наун приказал слугам вынести на золотом подносе жареного осетра, от которого лился неповторимый аромат, и самолично вручил табачному безголовцу. Тот принял подарок с благодарностью и, пятясь, удалился.
Продолжается сказка: во дворце Великого Науна состоялся Большой Совет, были созваны все знатные царедворцы — безголовые и песьеглавцы, а также и одноногие исполнители для совета о том, что делать с непокорными грустинцами, спящими на бугре в норах. Ясно, их сон не беспробуден. Пройдет год с лишним, грустинцы один по одному проснутся, а что они замыслят дальше, никому неведомо. Надо упредить какое бы то ни было злоумышление со стороны грустинцев соответствующим решением.
За длинным, из пахучего кедрового дерева, столом сидели серапионцы — безголовые и песьеглавые — и думали великую думу. Одеты они были в парчу и соболя, на пустых плечах и на собачьих головах красовались горлатные шапки.
Долго молчком думали. Лишь слышалось сопение и утробный шепот. Наконец после долгих раздумий и переговоров друг с другом шепотом было выработано сообща согласованное решение. Его высказал один из самых близких к Великому Науну безголовец. Он сказал:
— Великий государь, требуется указ.
— Я издам для пользы дела любой указ, — изрек Великий Наун, — только подскажите мне, какой.
— Великий Наун, — продолжал близкий царедворец, — в управлении Грустинией, как нам сообща кажется, назрели большие перемены. Гриб-пун — средство для усыпления людей — устарел. Необходимы новшества!
— Какие же?
— Требуется, Великий Наун, соорудить Большую Музыку.
— Большую Музыку!.. Я знаю Малую Музыку, она делает меня веселым и улучшает работу желудка. Зачем понадобилась Большая Музыка? Но скажите, что это такое?
— Это такая, великий государь, музыка, которой по силам все. Она может усыпить людей, когда мы захотим, она может разбудить грустинцев, ежли нам того хочется. Она заставит грустинцев, по нашему хотению, не думать ни о чем, кроме плотов и земляных дел, веселиться, петь и плясать. Заиграет музыка — грустинцы свернут горы. Заиграет — проснутся, как ни беспробуден их сон. Заиграет — могут скопом помчаться к Лукоморью и броситься вниз со скальной высоты. Большая Музыка незаменима, могущественна, всесильна. Издай, великий государь, по своей воле указ, и мы тотчас начнем сооружать Большую Музыку.
— Ага, вроде дело ты мне толкуешь, — одобрительно изрек Великий Наун. — Я подумаю и выскажу свое решение.
На этом Большой Совет был закрыт. Великий Наун велел свое величество увести под белые ручки в царские покои, где он стал думать и взвешивать царские соображения. Думал, ломал голову двое суток, потом вызвал хранителя бумаг и продиктовал ему указ о сооружении Большой Музыки.
Долго строили Большую Музыку. Много на ее сооружение потребовалось меди и реберных костей, бронзы и оленьих жил, сухожилий, золота и сохачьих рогов, рыбьей кости и конских, и бычьих, и ослиных шкур — для барабанного боя. Все эти свои и привезенные из иных стран материалы ковали, строгали, скоблили, натягивали опытные мастера, свои доморощенные, а также и завезенные из-за границы. А потом были выписаны из-за Камня, из Москвы, голландцы-иностранцы — настройщики, — принялись натягивать струны, утончать литавры, удлинять трубы, нагревать на огне ослиные, и бычьи, и конские шкуры и натягивать их на стальные обручи, туго натягивать, так, чтобы грохот разносился по всему свету.
А потом настал день пуска Большой Музыки. Собрались тысячные грустинские массы; песьеглавцы и безголовые, колдуны и колдовки, ведуны и ведьмовки, а также и одноногие исполнители — все особым скопом стояли на бугре. Рядовые грустинцы давили друг друга у подножья бугра, в низине.
Вот заиграла музыка — зазвенело, затрещало, загрохотало, запело, посыпалось трелью, мажорно и минорно зазвучало — по-всякому. Грустинцы как услышали, так поначалу оцепенели, а потом толпами пустились во всеобщий пляс.
— Сменить пластинку! — скомандовал Великий Наун; музыка заиграла одно жалостное, грустинцы загрустили и принялись проливать сладчайшие слезы.
— Сменить! — тут раздался грохот барабанов, флейты подвыли, литавры зазвенели — грустинцы бросились толпами по домам, вооружились топорами и лопатами, кирками и баграми, молотками и кувалдами и, не мешкая, дружно взялись за полезную работу.