— Хорошая музыка, хорошая музыка! — в один голос, однако негромко, оглядываясь на Великого Науна, осторожно высказывались песьеглавые и безголовые.
— А вот мы посмотрим, как она пробудит спящих самовольщиков, — сказал Великий Наун.
Тогда трубы Большой Музыки были направлены в норы самовольщиков-грустинцев, музыка рванула и ударила с удвоенной силой, однако спящие не просыпались.
— Узнать, что там такое! — приказал Великий Наун; выполняя волю государя, в норы бросились одноногие исполнители — узнать, что происходит. Через какое-то время они вылезли из нор, чумазые от грязи и копоти, и доложили царю: ни одного в норах грустинца не обретается, все куда-то, как один, подевались. И сами ушли, и детишек увели...
На этом сказка о Великой Грустинии заканчивается. Нас с братцем в свое время такая концовка не устраивала, и мы спрашивали у матери: куда подевались спящие грустинцы? И мать отвечала:
— Откуда мне, сарынь, знать об этом. Ведь народу собралось послушать Большую Музыку тьма-тьмущая, скоп наигромадный, столпотворение. Может, как заиграла музыка, самовольщики повылезли из нор по одному и среди толп затерялись. Не знаю...
Так же, наверное, мать ответит и правнукам, когда они, выслушав сказку, обратятся к ней с подобным вопросом.
Были и небылицы
1. Откуда пошли комары
Жила лягушка Чамджи. Была она некрасивая и одинокая. Никто ее не любил; ютилась она в кочке, — кто проходил мимо, всяк пинал ее дом, с потолка сыпалось, порошило Чамджи глаза, она выскакивала наружу и кричала:
— Эй, нехороший, зачем ты мне просыпал на глаза целый короб трухи и пыли?
— Какая злая лягушка! — говорили соседи.
Раз идет мимо ее дома Девка-Охалка; лягушка Чамджи зазывает ее к себе в гости и говорит ей:
— Давай сварим обед, наедимся сами и позовем соседей, угостим.
— Давай.
— Только вот беда: варить-то я хорошую еду не умею, — говорит лягушка. — Возьмись-ка ты за это дело.
— Ладно, — сказала Девка-Охалка; однако варить, жарить, парить она не стала, забралась на трубу, наклала на шесток, сверху и крикнула: — Готово!
Лягушка Чамджи, не подозревая о проделке, созвала гостей и стала угощать. Гости отведали, поперхнулись, накинулись на Чамджи с дракой.
Долго молотили ее, пока не устали. От побоев Чамджи упала в обморок и долго лежала возле своей кочки распластавшись. Охалка смотрела на нее и смеялась: как ловко она подшутила над Чамджи!
Прошло сколько-то времени, зажили побои. Чамджи предлагает:
— Слышь, девка, пойдем женихов ловить. Я знаю, в ближайшей деревне холостые парни живут.
— Пойдем!..
Пошли они. Девка на подволочных лыжах идет, а Чамджи едет в корыте. Колонки и горностаи из нор высовываются, смеются: Чамджи в корыте! Дятел насмехается над лягушкой, птица казара — тоже. Все смеются и презирают: бессовестная, в корыте едет!..
Пришли, посватались. И Девке-Охалке жених попался красивый, сильный, и Чамджи — тоже. В одном доме живут. Мужики в урман ходят, зверя, птицу промышляют, лягушка с Охалкой хозяйствуют, печи топят, еду варят, за скотиной ухаживают. У Охалки, как время истекло, ребенок родился. Но водиться с ним и работать по домашности она не любит. Как утро, уйдет она по соседям, болтает, зубы скалит, кости всем моет и ругается; а лягушка все по дому на себе везет. И за скотом уход, и за ребеночком. Только ей за труды никакой благодарности. Вернутся охотники из урмана, Охалку нахваливают: работящая, хозяюшка! — а на Чамджи не смотрят: какой прок от болотной квакухи!
Долго ли коротко время прошло, Охалка совсем обнаглела: не глянется ей, что у лягушки мужик такой же красивый, как и у нее. Задумала она прогнать Чамджи из дому. Раз охотники вернулись из урмана, Охалка жалуется им: совсем она измучилась с хозяйством, от Чамджи никакой подмоги, ходит по соседям да молотит языком. Прогнать бы ее!
Выслушал Охалку мужик Чамджи, разозлился, с криком и руганью накинулся на лягушку и пинками выгнал ее из дома. А вслед ей корыто бросил и засмеялся злобно: возьми, дескать, свое приданое! Нечего делать, Чамджи села в свое корыто, поехала куда глаза глядят, сама плачет, Слышит голос:
— Здравствуй, добрая Чамджи, куда путь держишь?
Протерла лягушка глаза от слез, — над ней склонилась лесная баба Масси Пая.
— Э, не спрашивай, добрая Масси Пая, оговорила меня Девка-Охалка, мужик из дому, не разобравшись, за мое радение меня прогнал. Еду куда глаза глядят.