«… и растопырил руки, словно хотел поймать курицу» (Булгаков. Записки покойника).
«… руки растопырил, словно курицу поймать хочет» (Салтыков-Щедрин. Благонамеренные речи,).
У Чехова генералов, как у Достоевского князей, он что, хорошо знал их? Сам же сообщил Бунину: «Вас крестил генерал Сипягин, а вот меня купеческий брат Спиридон Титов. Слыхали такое звание?». При этом в его, особенно ранних, рассказах генералов не отличить по поведению и речи от купеческих братьев.
И есть у него постоянная тема простолюдина, достигшего положения, но презираемого барами, в которой очень чувствуется лично пережитое. Удивительно, но этого нет у Горького.
Ещё один постоянный мотив Чехова. Недоумение: «чем этот человек мог так понравиться Зине?» (рассказ «Соседи» и многие другие) Он так назойлив этот мотив, что невозможно не думать, что вопрос исходит от самого Антона Павловича: почему мужчина нравится женщинам?
Это, конечно, присуще многим и многим мужчинам, а может быть, и большинству. На него ответила Ахматова: мы любим тех, кто нами интересуется.
Чехов был очень неуверен в любовных делах, впрочем, и без меня об этом много написали.
Лучшее, какое встречал в литературе засыпание — у Чехова в рассказе «Сон репортёра»: «Пётр Семёнович закрыл глаза и задумался. Множество мыслей, маленьких и больших, закопошилось в его голове. Но скоро все эти мысли покрылись каким-то приятным розовым туманом. Из всех щелей, дыр, окон медленно полезло во все стороны желе, полупрозрачное, мягкое… Потолок стал опускаться… забегали человечки, маленькие лошадки с утиными головками, замахало чьё-то большое мягкое крыло, потекла река…».
Его отношение к сестре, словно крепостному существу. Письма с бесконечными поручениями, чудовищными по объёмам и тяжести для исполнения интеллигентной девушкой.
Вдруг подумал, что у Льва Толстого нет ни одного типа. Характеры — ярчайшие индивидуальности, исследованные до последней клеточки, а типа, соразмерного с гоголевскими, с Опискиным, Обломовым, Базаровым, у него нет.
Замечательный поэт и переводчик Михаил К. как-то рассказывал: начав читать в юные года тома дневников Льва Толстого и встретив там загадочное е. б. ж., стал в естественном направлении юношеских помыслов подставлять туда все подходящие неприличные слова, и именно на эти буквы их было так много, что юный филолог растерялся в фантазиях.
8 июня 2011 года. Областная научная библиотека. В небольшом читальном зале периодики, кроме меня всего один читатель: пожилой, хромой и одноглазый. С отросшими сальными волосами, с клюшкой прислонённой к бедру, он, время от времени, не отрывая взгляда от страницы, нащупывает засаленную болоньевую сумку. Достаёт оттуда кусок прессованной ветчины, отдирает кусок, суёт в рот, жуёт, вытирая иногда пальцы кошмарным даже на вид носовым платком, потом из той же сумки тащит полторашку кваса, отпивает из горлышка, продолжая читать. Перед ним стопка иллюстрированных журналов, но не гламурных, а что-то вроде «Нового времени».
А в зале тишина, бесшумно скользят и шёпотом переговариваются билиотекарши.
Наши жилища не выносят требуемого обилия книг, между тем следует сохранять каждую прочитанную книгу.
Я несколько раз переезжал, разводился, делил книги свои и родительские, раздаривал, относил к букинистам, и всегда оставлял себе прежде всего классику, что было ошибкой. Классика и сейчас классика, бери не хочу, а вот какие-нибудь журналы «Мурзилка» 40-х годов или какая-нибудь там «Библиотечка советского воина»… А между тем все читанные тобою книги необходимы. Вот казалось бы Михалков, — что Михалков?
Но в детстве был у меня сборник его стихов, где было стихотворение «Пионерская посылка». Имелось в виду — на фронт. И почему-то мне особенно нравилась там строфа:
Купил я в 80-е годы очередное избранное поэта: «Пионерская посылка» там была, любимая строфа отсутствовала.
Вот ещё в связи с Михалковым: не могу отделаться от полного созвучия строк: