— Кушать… — вновь протянула Роза.
— Да уймись ты! — воскликнула мать, одергивая на ней платье. — Ты попробовал бы выменять на еду что-нибудь из своих инструментов. Всё равно без дела носишь, — сказала она отцу.
Томми с удивлением посмотрел на мать. В первый раз она так говорила с отцом. Инструменты — это было единственное, что у них осталось. Томми ожидал, что отец вспылит, но он опустил голову еще ниже и тихо сказал:
— Ничего не сделаешь…
Он медленно развязал мешок и стал рыться в нем. Потом вынул разводной гаечный ключ и повертел его в руках.
Наконец он встал и, сгорбившись, пошел к большому костру. Мать и дети молча смотрели ему вслед.
Отец долго не возвращался. Он стоял у костра, освещенный снизу красными отблесками. Люди возле костра шумели.
Наконец отец пошел обратно.
Было уже темно, но мать и дети видели, что в руках у него тот же гаечный ключ. Томми почувствовал, как теплый комок подступает к горлу. Мальчик отвернулся, стараясь не выдать своих слез.
Отец подошел.
— Там хорошие люди, — сказал он. И мать вдруг увидела, что лицо у него радостное и смущенное. — Приглашают нас к костру. У них есть картофель.
— Что ты говоришь?!. — сказала мать. — Бывают же такие люди! — Томми показалось, что в голосе у нее прозвучало что-то похожее на слезы. Она встала и взяла Розу на руки.
— Томми, заправь рубашку!
Возле костра распоряжался маленького роста черноволосый мужчина с мелкими чертами подвижного улыбающегося лица. Он шумно приветствовал мать.
— Садитесь, садитесь, места всем хватит! Картофеля тоже. Эй, длинноногий, подбери свои ходули!
— Ничего, ничего, — говорила мать. — Мы как-нибудь устроимся.
Люди вокруг костра (их было человек десять) потеснились и дали место вновь прибывшим.
— Берите картофель из этой кучи. У вас есть котелок? Вешайте его на палку!
— Не стесняйтесь, — говорил черноволосый. — Нам этот картофель ничего не стоил. Мы его «одолжили» на соседней ферме.
При слове «одолжили» люди вокруг костра засмеялись, и Томми понял, что они просто сами взяли картофель.
Один котелок поспевал за другим; черноволосый раздавал горячие крупные картофелины сначала детям, потом взрослым. На газету он насыпал соли, и все макали туда свои куски. Томми думал, что ему никогда не наесться. Он давился, обжигался и брал у черноволосого всё новые и новые порции Отец ел медленно, с достоинством. Мать сначала накормила Розу, а потом и сама съела несколько штук.
Картофель кончился. Мужчины закурили, делясь между собой табаком.
— Пойдем вымоем котелки, — сказала мать. Томми поднялся, они собрали котелки и пошли в темноту, к ручейку.
— Надо бы сходить еще за картофелем на утро, — сказал кто-то у костра.
— Сейчас ничего не выйдет, — ответил черноволосый. — Его уже собрали в кучи. Этот мы набрали раньше, еще на поле. А теперь там, наверно, охрана.
Когда Томми с матерью вернулись к костру, люди лежали, глядя на огонь. В зубах у мужчин поблескивали самодельные сигареты. Роза уже спала, свернувшись клубком на разостланном отцом одеяле.
— Да… найдешь ты там работу, — говорил черноволосый, продолжая разговор. — Это только говорят, что в Калифорнии есть работа. А на самом деле там не лучше, чем здесь. Тысячи людей ходят по дорогам.
— Что же делать? — сказал отец. — Человеку надо на что-нибудь надеяться.
— Может быть, безработица скоро кончится? — выразил надежду кто-то.
— Да, кончится… — мрачно проговорил черноволосый. — В 1929 году, когда началась безработица, мне отец всё говорил: «Скоро она кончится». Говорил, говорил, да так и умер от голода. А я вот с тех пор почти не вырос.
Томми подумал о себе: неужели и он будет таким маленьким? Нет, этого не может быть!
Но сегодня он целый день не ел и, наверное, совсем не рос. И завтра нечего будет есть.
— Так что же делать? — сказал отец.
— Что делать? — ответил взволнованный голос. — Отобрать у них все фабрики и заводы! Тогда безработица кончится.
— Так только коммунисты делают, — произнес черноволосый.
— Никогда не видел ни одного коммуниста, — ответил тот же голос. — Хотелось бы посмотреть. Наверное, хорошие ребята.
— Они уничтожают всё, — твердил черноволосый. — Они не признают семьи…
— Да, — неожиданно вступил в разговор мужчина в старом свитере и армейских пехотных брюках, — коммунисты уничтожают всё, — так пишут газеты. Я тоже коммунист. И мой друг коммунист. — Он показал на лежавшего рядом добродушного худощавого негра в старой солдатской форме и с ленточкой «За храбрость».