— А у них родители живы? — тихо уточнила я.
Гильберт будто понял, о чем я размышляла.
— Живы. — подтвердил он. — Но они ушли на пенсию. Если молодые погибнут, им придется вернуться на трон.
— Но он не может держать их, чтобы принудить родителей отдать трон ему?
— Боюсь, в этом нет смысла. Вообще-то, остроухие трепетно относятся к своим. Особенно к царствующим. Но если им не удастся вернуть молодых — они выберут наместника. Считается, что спокойствие оставшихся важнее одной жизни. К тому же, ни один истинный король не допустит такого.
Снова наступила тишина. Вино еще действовало. Страшно хотелось чего-нибудь бодрящего.
— Значит, так. Тебе надо научиться обращаться с диадемой. И еще надо вызвать прошлую Хранительницу. И еще тебе надо научиться обращаться с кинжалом…
— Что?! Но я не могу драться! Я не смогу кого-то убить!
Гильберт посмотрел на меня так умиленно, что я почувствовала себя дауном-малышом, который сохранил чистое сердце и детскую душу.
Спустя некоторое время мы сидели в саду, любуясь на диадему.
— Инжен сказал, что проход может открыться только после подзарядки. — вяло выложила я мысли, которые меня тревожили.
— Это правда. — мечтательным голосом ответил мой возрастной любовник. — Ты только прибыла. Даже эльфам приходилось собираться с силами, чтобы научиться управлять этой игрушкой. Боюсь, что Энаис вообще не верит в твои возможности. Еще предстоит узнать, почему он до сих пор не волнуется — где ты есть…
Я слушала молча. Диадема действовала на нас странно. Гильберт, похоже, знал о действии волшебного создания, но не противился ему, витая в облаках высокого. Диадему создали волшебные силы. Не даром эльфам отвели такую роль при ее создании.
— Есть те, кто их ненавидит. Есть те, кто их обожает. Это старинная раса. Они могут жить вечно если их не убивают. — А убивают их в основном завистники, завоеватели или искатели волшебной силы. Им известны истоки магии, но здесь они только гости. Когда появилась эта вещь — в нее заложили магию. Это восхищение, которое она вызывает — это эльфийские стремления сделать наш мир красивее. Им по силам управлять стихиями. Говорят — эту диадему создавали эльфы разных миров. Говорят, что железо для нее добывали гномы — по заказу. Им трудно отдать чему-то добрые силы. Но в них эта связь с металлом и сталью, с оружием. Ты мне тут не пеняй, что ты не сможешь управиться с оружием. Сможешь, раз у тебя эта вещица. Говорят, многие волшебные существа участвовали в создании этого чуда. Даже вампирам позволили вложить часть себя — часть той силы, которая позволяет им проникать сквозь пространства. Даже великие люди дали ей часть своей особой магии — умения справляться со своими ситуациями, свой взгляд на вещи… К сожалению, сила — это не всегда хорошо. У нее поменялось уже несколько Хранителей. И это — учитывая, что те были эльфы, а они живут вечно…
— Если их не убивают. — продолжила я. Так вот что это такое, диадема! Нет, она не создает разных дебильных комплексов разных современностей. Наоборот — когда смотришь на эту вещь, чувствуешь восхищение, чувствуешь, что этот мир прекрасен.
— Тебе больше не покажется это странным, но миру нравится, когда он кому-то нравится. И он отвечает взаимностью — открываются все двери, жизнь меняется. Ее создатели никогда не знали мыслей вроде «никто меня не любит». — завершил Гильберт.
Я покраснела. Именно эта мысль долгое время преследовала меня в моей прошлой жизни. И сейчас я с ужасом представляю, что будет, когда я вернусь.
— Тебе придется поменять свой взгляд. Совсем. Пока ты этого не сделаешь — диадема тебе не будет принадлежать. Скажи, тебе нравится наш мир?
Я не задумываясь ответила согласием. Ответила, что я не хочу возвращаться. Сказала, что в моей жизни у меня ничего нет, и мне незачем возвращаться… После этих слов Гильберт расхохотался. Сначала я обиделась, но его смех был заразительный, так что пришлось сдаваться.
— Мать моя, тебе и тридцати нет! Да у нас в некоторых странах до тридцати люди и жениться не имеют права. Есть, правда, и страны, где женятся с 13, а есть — где им и так хорошо…
Гильберт отсмеялся и пояснил, что как-то раз к ним попал мой соотечественник — так сказать. Это был француз, пожилой человек. Они с Гильбертом — ясное дело — быстро нашли общий язык. И этот француз без стыда заявлял, что у него теперь все впереди — путешественник объяснял, что он отработал свое, пенсия ему обеспечена, и теперь он намерен жить в свое удовольствие. Он даже некоторое время путешествовал по стране, пока его не выгнали из столицы. Когда он путешествовал возле нее, на юге, его именем назвали пляж. Вообще-то, прежде здесь не любили бывать. Этот пляж прятался за лесом фрей под названием Фемисии — в честь одной из этих волшебных девушек. Там было необычайно красиво, но — жарко. В холодное время года оттуда дул ледяной ветер. Омывало море песок — неудобнейшее, на взгляд путешественника, вещество. Но Габриэль — так звали потешного француза — обежал пляж за полдня, заявил добрым духам, что это не место, а просто рай какой-то. А потом этот наглец разделся до трусов и пошел купаться. Лесные духи возмущенно ахнули. Идея Габриэля о курортной зоне показалась им ужасной. Впрочем — этот мир не из тех, где будут восхвалять шоу-бизнес и другие сомнительные ощущения. А купание на жаркой пустоши, хоть — и в идеальной воде и вовсе кажутся чем-то вроде самоубийства. Но веселый француз оставил светлую память, если не считать рассерженного короля, которому он надоел со своими планами по открытию публичного пляжа.