Сет Хамвес ощутил в себе странную решимость, решимость взрослого, немного суховатого человека, противящегося капризам балованного ребенка.
— Мы не уйдем отсюда без свитка, — твердо произнес Сет Хамвес.
Марйеб, сидя, наклонился вперед, двинул локтями и слегка ударился локтем о стену.
— Ты! Ты что? — смешно и с нарочитой досадой обратился он к стене. — Убью!
Сет Хамвес невольно вздрогнул при этих словах, хотя сразу понял, что они обращены не к нему. Должно быть, Марйеб и хотел напугать своих гостей, показать им, что он здесь хозяин, и в то же время немного поиздеваться над ними. Сет Хамвес взял себя в руки и спокойно выпрямился. Он решил не смотреть на Марйеба, но когда отвел глаза, прямо перед ним оказалась странная непонятная короткая надпись, начертанная скорописью на стене. Марйеб проследил направление его взгляда.
— Уверен, что ты ничего не поймешь, — сказал Марйеб все с той же странной ребячливостью.
— Похоже на древние иероглифы, — Сет Хамвес пригляделся. — Я мог бы разобрать эти письмена. Нужно время.
— Конечно, это иероглифы, — Марйеб засмеялся. — Только немножко переделанные. Это я придумал, когда был маленький, чтобы никто не мог понять, о чем я пишу. Вот, смотри, — он стал объяснять Сету, по какому принципу созданы эти иероглифы.
— «Ми», — прочел Сет Хамвес.
— Это мое детское имя, — Марйеб посмотрел на него испытующе. Сет не понял, в чем может быть смысл этого взгляда, и продолжил чтение вслух.
— «Ми! Ты спал, а я смотрела на тебя. Ты в моем сердце. Будь со мной еще долго. Я хочу, чтобы ты был счастлив, облачко мое; мой маленький твердый орешек, в котором скрыто столько сладости. Целую тебя, мой маленький огонек и моя радость».
Сет Хамвес не знал, что на это сказать. Какая женщина могла так написать? Наверное, мать или возлюбленная. Может быть, душа матери Марйеба может проникать в его гробницу. Но ведь все это не имеет никакого отношения к свитку.
— Это написала та девушка, с которой ты говорил за стеной? Та, для которой ты пел? — спросил Йенхаров, посмотрев на Марйеба едва ли не с восхищением.
Сет Хамвес подосадовал на себя — почему он не связал эту надпись с женским голосом, и вправду донесшимся из-за стены.
— Да, — ответил Марйеб, — это она написала.
— Это имеет отношение к свитку? — Сет Хамвес старался, чтобы его голос звучал мягко. Конечно, не следует обижать Марйеба, а, кажется, Марйеб уже обижен. Но что должен сделать Сет Хамвес? Притвориться, будто он в восторге от этой надписи, будто надпись эта очень тронула его? Но подобное притворство унизительно. Ему вовсе не хочется притворяться, заискивать перед Марйебом.
— Ты ничего не понял, — Марйеб дернул плечом. — Даже он, — Марйеб кивком указал на Йенхарова, — даже мальчик понял, а ты — нет.
На лице Йенхарова выразилась досада, ему было неприятно, что его называют мальчиком.
Сету Хамвесу тоже было неприятно слушать упреки в непонимании. Зачем эта ложная многозначительность? Чего он не понял? Того, что какая-то девушка была влюблена в Марйеба и теперь ее дух находится здесь? Да он прекрасно понял это! Сет Хамвес на мгновение приложил ладони к щекам. Скверно, что у него складываются такие дурные отношения с Марйебом. И почему только сын старого служителя бога Нуна совсем не походит на своего отца? Ни мудрой доброты, ни спокойствия.
— Вернемся к вопросу о свитке Познания, — Сет Хамвес почувствовал, что не может сдержать раздражения, и тем самым раздражает Марйеба, заставляет его упрямиться и капризничать.
— Да, да, — откликнулся Марйеб с нарочитым пренебрежением, и, отвернув голову, позвал: — Бата!
Черноглазый худощавый Бата явился. Сет Хамвес заметил, что Йенхаров попытался проследить, каким же образом в помещении появилось новое лицо. Сам Сет Хамвес уже понял, что проследить за этим невозможно.
— Бата, — сказал Марйеб, не глядя на братьев, — принеси столик, доску и фигуры.
Бата поклонился и исчез.
— Если ты выиграешь, я отдам тебе свиток, — отчужденно и равнодушно обернулся Марйеб к Сету Хамвесу.
Сет Хамвес чувствовал себя униженным, но выбора не было. Он сдержанно кивнул.
Снова явился высокий Бата и принес столик с инкрустированной золотыми пластинками столешницей, позолоченную доску, разделенную на тридцать три поля и золотую шкатулку с белыми и черными деревянными фигурками. Он поставил столик, разложил доску, затем взял из шкатулки белую и черную фигурки, каждую зажал в кулаке и заложил руки за спину, после чего почтительно поднес сжатые кулаки гостю. Сет Хамвес выбрал левую руку, ближе к сердцу. Ему достались белые фигурки и выпало начинать игру.