— Интересно, — тихо заговорил Сет Хамвес, — странная девушка и ее мать сказали Ахуре свои имена? То есть, это большого значения не имеет, но мне хотелось бы знать.
Йенхаров внимательно посмотрел на старшего брата.
— Да, — ответил Бата и усмехнулся. — Девушку звали Лия, а ее мать — Алама.
— Они и меня пытались сбить с пути, — сказал Сет Хамвес. — Алама — старый злой дух, а девушка, которую она выдает за свою дочь, вовсе и не дочь ей, да и не человек вовсе. Это всего лишь кошка. Злой дух Алама преображает животное в человека, потому что умеет вложить в то, что можно назвать сознанием животного, сильные человеческие чувства, оставшиеся как бы без хозяина после смерти того, кто эти чувства ощущал, испытывал. Как правило, это чувства женские. Они странным образом преобразуются в человеческом существе, возникшем из животного. Думаю, существо это искренне считает себя человеком или духом, и не подозревая о том, что оно всего лишь животное, околдованное злым духом. Мне кажется, это мое предположение верно.
Бата согласился с предположением Сета Хамвеса…
Пауль ощутил какую-то неприятную тревогу. То, что говорил Сет Хамвес, имело прямое отношение к жизни Пауля Гольдштайна, Пауль это понял. Но пока только это, ничего более…
— Ахура честно призналась мне, зачем она вызвала меня, — во взгляде Баты выразилась тоска. — Конечно, Ми очень хотел возобновить нашу дружбу, но и Ахура напоминала ему обо мне, говорила. И теперь она просила меня, чтобы я попытался уговорить Ми отправиться за свитком Познания. И дальше… Должно быть, вы полагаете, что я сразу согласился. Но нет. Я сказал Ахуре, что сам говорить с Марйебом о свитке не стану. Пусть она заговорит при мне, тогда я поддержу ее.
— Прости, Бата, — Йенхаров чуть приподнял кисть правой руки. — Я все думаю об этой Аламе. Давно ли она обитала на острове? Или она жила там всегда?
— Скорее всего, Алама смогла проникнуть на остров после смерти Атины, — предположил Бата.
— Тогда ты говорил об этом с Марйебом? — спросил Сет Хамвес.
— Нет, я не говорил. Он и сам все понял. Ахура заговорила с ним при мне. Она рассказала о старухе и ее дочери, о свитке Познания. Марйеб замкнулся, смотрел сурово. И тут я почувствовал, что желание Ахуры — не прихоть, не каприз. Да, это все были козни злых духов, но Ахура действительно страдала. Я видел суровое лицо Марйеба, понимал, что он должен отказать Ахуре, понимал, что так будет правильно, так будет лучше для нее самой, и не мог поддержать ее. Она уже не обращала на меня внимания. Она умоляла совсем по-детски, плакала. В ней не было никакой женской хитрости, она не задумывалась о том, что может показаться мужу надоедливой. Я глядел на нее с мучительной нежной жалостью и любил ее, кажется, даже более, чем прежде. И вдруг мне стало ясно, что и Ми испытывает к ней такие же чувства. Мы чувствовали вместе, как бывает люди вместе поют одну песню.
— Ми, — произнес я тихо. — Все безнадежно. Мы должны это сделать. Крылья судьбы уже над нами. Выбора уже нет, уйти, спастись уже нельзя.
Тогда заговорил и он:
— Я исполню твою просьбу, Ахура. Я верю, что и Бата будет с нами. Но прошу тебя об одном. Я хочу показать тебе тех, по наущению которых ты просишь меня. Если и тогда… Я исполню твою просьбу.
Ахура подняла на нас обоих свои милые глаза, полные слез. Она казалась ребенком, той маленькой девочкой, что танцевала когда-то в кругу старших подружек.
— Да, — прошептала она срывающимся от недавнего горестного плача голосом.
Ми нежно привлек ее к себе на грудь.
— Позови служанку, Ахура, — спокойно сказал он.
Он бережно расслабил объятия. Ахура оправила платье, вытерла глаза тонким платком и хлопнула в ладоши. Вошла тотчас служанка.
— Принеси зеркало, — велел ей Марйеб.
Вскоре девушка вернулась, держа обеими руками бронзовое, гладко отполированное зеркало. Марйеб приказал ей оставить зеркало и уйти.
Когда служанка вышла, Ми попросил Ахуру, а затем и меня посмотреться в зеркало. Затем он быстро повел рукой, резко, словно рубил воздух ребром ладони.
Мы думали, что увидим что-то страшное. И нам и вправду сделалось страшно, хотя и не так, как представлялось только что. Мы увидели темноту, черноту. Черная темнота клубилась облаком чуть в отдалении от нас. Это уменьшало наш страх. Но вот из черноты зазвучали громкие нечеловеческие голоса. Мужской и женский. Таким презрением к людям, таким издевательством звучали эти голоса, что были воистину нечеловеческими.