— Мне кажется, это обычные человеческие мысли. — Спицы быстро двигались в проворных пальцах Анны. — Чаще всего мы просто не замечаем их. Но сегодня ты все воспринимаешь обостренно, потому и сумел сформулировать трагическую суть этой обыденности.
— Ты умница!
— Осторожно, не наклоняйся слишком низко, уколешься!
— Я просто хочу поцеловать тебя!
— Но мы не одни!
— Я совсем незаметно! — Поль осторожно откинул светлые волосы жены и поцеловал ее в висок.
— Знаешь, Поль, эта катастрофа с поездами почему-то напомнила мне о смерти Дени. Бедный юноша! И Барб! Это был ее любимец, младший сын.
— Ты веришь, будто он наступил на косу и его ударило лезвием?
— Я уже ничему не верю!
— Скажи, Анна, отчего ты не спросишь меня о дневнике?
— Да, как-то совершенно вылетело из головы! Но ведь и ничего удивительного! Ты успел дочитать?
— Дочитал. Это история семьи моего деда. Бабушка была гречанкой, звали ее Мария. Я еще помню ее даггеротипный портрет. Мать уничтожила его. Но теперь я, кажется, могу ее оправдать!
Поль начал пересказывать жене содержание записей Жюли К. Он сам не мог бы объяснить, почему, он утаил от Анны то, что призрак на старом кладбище, указав на маленькую дочь Марии, говорил о «злом духе».
— Все это довольно жутко! — Анна поежилась.
Поль помолчал.
— Ты знаешь, Анна, я давно хочу тебе сказать, признаться… Только что я рассказал тебе, что, судя по дневнику Жюли, мой дед страдал галлюцинациями, и это было как-то связано с его собакой… Ты помнишь ту нашу размолвку? Но это глупый вопрос. Разумеется, помнишь! В то утро я вошел в спальню и увидел на постели женщину, совершенно незнакомую! С всклокоченными волосами, с темными провалами безумных глаз! Вероятно, она убежала из какой-то лечебницы! Она лежала на нашей постели, прикрывшись одеялом! И вдруг… Мною овладело постыдное желание! Сознание заволоклось какой-то мутью! Происходило что-то странное, страшное, мучительное! Смутно припоминаю, будто видел тебя… как в тумане… А потом я понял, что она… оно… это существо — гермафродит! Мне стало противно! Существо опустилось на четвереньки и побежало к двери… Оно превратилось в собаку, Анна! На моих глазах! Но это, конечно, была галлюцинация! Такие же галлюцинации, кажется, бывали и у моего деда! Ты должна простить меня! В ту ночь ты ждала меня, а я уснул одетый в гостиной. А утром… ты видела меня и это…
Анна сидела в оцепенении.
Та ночь! О, она все помнит! Она помнит, каким странным был Поль, ее Поль! Он мог забыть! Прошло столько лет. Нет, незачем лгать самой себе! Он прекрасно все помнит! Он не был с ней в ту ночь! Кто же был? Марин! Конечно же, девочка была зачата в ту ночь! Кто ее отец?
— Забудь обо всем этом, Поль, — ровным голосом произнесла Анна, — забудь, если сможешь! Я люблю тебя, и мы всегда будем вместе!
Поль снова поцеловал жену.
Утром Мишель съездил на велосипеде в деревню, привез газеты. Старик, отец Анны, просматривал заметки о крушении.
— Что они пишут, папа? — спросила Анна.
— Что-то странное! Крушение произошло вне всякой логики. Поезда двигались точно по расписанию. Пути были в полной исправности!
— А по-моему, — заметил Мишель, — не стоит видеть сверхъестественное там, где оно и не ночевало! Разумеется, служащие железной дороги не спешат предать гласности свои упущения и ошибки!
Никто не ответил Мишелю. От этого общего молчания юноше сделалось немного не по себе. Наконец старик, казалось, сжалился над ним:
— Возможно, ты и прав!
— А возможно, что Мишель не прав! И все мы правы! Или не правы! И все это никогда не кончится! Или кончится очень плохо! — Марин расплакалась.
— Девочка моя, успокойся! — Анна бросилась к дочери.
— Успокойся, сестричка!
Марин оттолкнула руку Мишеля.
— Не надо успокаивать меня! Мы не смогли уехать! И все мы знаем, что крушение произошло только для того, чтобы помешать нам уехать! И никаких других причин нет и быть не может! Не может! И погибли люди! И никто не знает и не будет знать, что все это из-за нас, из-за нас! И нам самим никого не жалко! Потому что все мы знаем, что мы обречены! И мы умрем!
— Марин, перестань! — воскликнул Поль.
— Нет, не перестану! Мы умрем! Мы все погибнем! Наша смерть будет страшной! Страшнее, чем крушение! Страшнее!
— Тише, голубка, тише, — испуганно бормотала Анна.
— Я не хочу умирать, не хочу! — выкрикнула Марин.
Внезапно девочка замерла с широко раскрытыми глазами, глядя прямо перед собой.
— Нет, — тихо заговорила она, — то, что случится со мной, это будет не смерть! Страшнее смерти! Бессмертие, да? Бессмертие? — Было непонятно, кого спрашивает Марин. — Бессмертие страшнее смерти! Я боюсь! Спасите меня! За что мне все эти муки?! Я не злая! За что?!