Он положил ей в рот маленький продолговатый темно-красный финик.
— Вкусно?
Эта его покорность, готовность служить пугали ее. Все казалось, что покорность может мгновенно смениться безудержной злобой. И его досада на самого себя, на его прежнюю любовную покорность еще будет усиливать, увеличивать эту злобу.
— Хочешь, я покажу тебе одно дерево? — спросил он.
— Покажи. — Ей хотелось, чтобы ее голос зазвучал естественно.
Они быстро шли, углубляясь в чащу. Ему явно нравилось шагать впереди, держа ее за руку, ведя за собой.
Дерево не было высоким. Оно было даже каким-то подозрительно невысоким, это дерево: И ветки были унизаны плодами, большими, круглыми, светло-алыми. И само дерево как бы манило: подойди, сорви! Они остановились чуть поодаль.
Девушка посмотрела на юношу. Он не спускал глаз с дерева, словно забыв о ней. Она поняла разницу между ним и собой. Оба они почему-то знают, что подходить к дереву нельзя. Но для него это просто запрет, который интересно и страшно нарушить. А для нее? Для нее это прежде всего раздражение против того, властного, который предвидит их чу ства, мысли; прогнозирует… И, возможно, что бы она ни сделала, все это будет исполнение его замыслов. И, значит, все равно, сорвет ли она манящий плод или гордо отвернется. Что же она должна сделать?..
Сунув ладони в карманы клетчатого пальто, Катрин свернула на бульвар. Сколько она, еще недавно талантливая начинающая художница, а теперь всего лишь машинистка в большом издательстве, сколько она успела пережить за эти годы! Любовь к Полю и его любовь к ней, ссоры с его матерью, эта мелочность быта, от которой не было спасения… Катрин остановилась и закурила сигарету… Сын!.. И на все переживания в конце концов наложилось одно тяжелое — бежать! И она убежала! Убежала от Поля, от ребенка, от самой себя прежней. У нее никогда больше не будет мужчин! Женская взаимная любовь легка, тонка, изящна — так могут любить друг друга две женщины. Отношения мужчины и женщины всегда тяжеловесны, грубо-драматичны…
В этом кафе Катрин уже знали. Она не спеша допивала свой кофе с коньяком, когда девушка, стоявшая за стойкой, попросила ее подойти к телефону.
Зазвучал глуховатый спокойный женский голос, говорившая назвалась дочерью консьержки, привратницы.
— Мадам Катрин Л.? (Катрин сохранила фамилию Поля.)
— Да, это я!
Анна просит ее прийти! Катрин нервно заколебалась. Когда-то Анна сама разыскала ее. Анна чувствовала себя виноватой. Катрин успокоила ее. Катрин нравилось покровительствовать этой хрупкой девушке. Ее даже умиляла любовь Анны к Полю. В свою очередь, Анна уговорила Катрин поехать в деревню к сыну. Странно (или не странно!), но когда она приехала в деревню вдвоем с Анной, то пугающее чувство чуждости, которое она прежде испытывала, глядя на сына, показалось ей нелепым, словно рассеялись тучи и взошло солнце!..
Девушка поняла. Она сидела на траве, обхватив колени тонкими руками, и всматривалась в спящего юношу. Она поняла. Она должна уйти. От него, перестать жить его жизнью. Это! Она это сделает! И тогда она освободится! Тот, властный, утратит власть над ней. Она будет свободна!
Девушка поднялась, легко и осторожно. И тихо ушла.
— Здравствуй, Катрин!
— Что произошло?
— Ничего! А впрочем… Ты знаешь, ты и вправду знаешь?
— Объясни, Анна. Ты просила меня прийти?
— Нет! — Анна схватила Катрин за руку. — Нет, нет, нет! Я клянусь! Но я поняла! Кто-то сказал тебе, что я просила тебя прийти. Кто? — Анна напряженно подалась вперед, прижала ладони к груди.
— Мне позвонили. В кафе. Женский голос.
— Кафе, где ты часто бываешь?
— Да.
— Ты не давала мне телефон!
— Но ты знаешь, где оно, это кафе?
— Нет.
— Но я могла тебе сказать… Ты могла забыть…
— Нет, Катрин! Ты и сама знаешь!
— Послушай, Анна, есть еще один путь, один выход — надо забыть.
— Ты… забыла?
— Да!
— А Мишель?
— Почему ты спрашиваешь о нем?
— Нет… Просто… Все эти три месяца… Я вижу Поля!
— Что ты хочешь сказать? — Катрин казалась испуганной.
— Не бойся! Это не галлюцинация! Просто он приходит. Стоит в конце улочки. Он уже не подходит ко мне. И не окликает. Он ждет. И ведь он не виноват!