Услышав это, Пушкин с Дельвигом переглянулись, подошли к детям, и Пушкин сказал: «Мы в балаган, господа. Не хотите ли с нами?»
И, не дав опомниться оторопевшим подросткам, он увлек их за собой.
Лишь через много лет один из этих мальчиков узнал, что молодой человек, который водил их в балаган, был знаменитый Пушкин.
Пушкина встречали на площади у Большого театра не только в праздничные дни.
Петербургские театры.
Как он мечтал о них! В годы его отрочества до тихого Царского Села доносился их шум и блеск. Балеты Дидло, декорации Гонзаго, несравненная Семенова… Теперь он увидел их, вступил в удивительный и волнующий край, имя которому — театр.
Летом 1817 года, когда недавний лицеист обрел долгожданную свободу, в столице действовали два публичных театра. Один — Малый, или Казасси, вблизи Невского, на отведенной ему части сада Аничкова дворца, и другой — Новый, или Немецкий. Он помещался на Дворцовой площади против Зимнего дворца. Вскоре, в 1819 году, когда начали строить грандиозное здание Главного штаба, Немецкий театр разобрали.
Самый красивый и вместительный из публичных петербургских театров — Большой — был тогда закрыт. Он отстраивался после пожара.
Пожары в Петербурге не были редкостью. То и дело по широким столичным улицам мчались обозы с бочками, а на пожарных каланчах вывешивались шары — опять где-то горело! Горели обывательские дома и казенные, горели строения деревянные и каменные. И вот в ночь под Новый, 1811 год загорелся Большой каменный театр. По счастью, спектакля в тот вечер не было. Здание сгорело дотла. Тогдашний директор императорских театров Нарышкин, известный остряк, доложил по-французски приехавшему на пепелище царю: «Ничего больше нет: ни лож, ни райка, ни сцены — все один партер».
Чтобы отстроить Большой театр, понадобилось семь лет.
Первое время Пушкину приходилось довольствоваться Новым театром (туда перенесли спектакли Большого) и театром Казасси.
Новый театр, вопреки своему названию, имел обветшалый вид. Закоптелая позолота, грязные драпри у лож, тусклая люстра, линялые декорации. Он недалеко ушел от тех сумрачных театров, в которых перед буйной толпой лицедействовал Вильям Шекспир.
В Новом театре выступали и русская, и немецкая труппы.
На немецкие спектакли приходили многочисленные петербургские немцы — булочники, колбасники, ремесленники с женами и дочерьми. Трудолюбивые «муттерхены» и «танты» — мамаши и тетушки, чтобы не терять времени, поглядывали на сцену и вязали чулки. В особо трогательных местах они снимали очки, вытирали глаза и опять брались за дело.
Деревянный Малый театр был более аристократическим. Перестроенный антрепренером Казасси из павильона Аничкова дворца, он выглядел привлекательней. Избранная публика, посещавшая его, сама заботилась об украшении лож и кресел.
Театр был удобен для публики: в нем отовсюду было видно и слышно. Об удобствах же актеров тогда не заботились. Некоторые артистические уборные в театре Казасси помещались так далеко от сцены, что воспитанникам Театрального училища, участвовавшим в балетах, приходилось бежать на сцену по коридорам, наполненным зрителями. И светские шалопаи развлекались: с мальчишек, наряженных тритонами, старались стащить парики, дергали их за хвосты, а они, как и подобает тритонам, безмолвно вырывались из рук своих мучителей и бежали дальше.
3 февраля 1818 года открылся наконец и Большой театр. На фронтоне его было написано: «Возобновлен 1817 года».
Когда с заново отстроенного здания сняли леса, когда Пушкин увидел его и вошел внутрь, он подумал, что восторженные рассказы о Большом театре не грешат против истины.
И снаружи и внутри театр был великолепен. Огромное здание с мощным колонным портиком поражало монументальностью. А зрительный зал… Пушкин не знал, на что смотреть. Роспись, лепка, позолота… Даже в тусклом свете масляных ламп богатство отделки ослепляло. В ложах ему соответствовали туалеты дам, в креслах — сверкание эполетов гвардейских офицеров. А контрастом, который еще больше подчеркивал это великолепие, служили темные плащи, заполнявшие партер.
Время близилось к шести. И хотя первые ряда абонированных кресел еще пустовали, партер и раек уже были полны. Толпа шумела, аплодировала, чувствовалось, что вот-вот начнется спектакль. И действительно, в вышине над всеми пятью ярусами в самом центре потолка вдруг открылось отверстие — и оттуда, заливая колеблющимся светом свечей весь огромный зал, спустилась зажженная люстра. Еще несколько минут — и тяжелый занавес, на котором искусной рукой художника изображены были триумфальные Нарвские ворота — напоминание о недавнем возвращении из Парижа победоносной русской армии, — дрогнул и взвился. Спектакль начался.