Выбрать главу
Плутон, собрав весь ад, Мартына стал катать, Мартына по щекам; Мартына по зубам; Мартын кричит, ревет, Из ада не идет. Но наконец Мартын убрался, — И окрестить Плутона отказался.

Сказочка эта была не без намека. Ад — дело десятое, а вот из Лицея-то святоше Мартыну действительно пришлось убраться.

Ханжеские проповеди, лицемерная мораль были явно не по душе Пушкину и тем из лицеистов, кого духовно растили Малиновский и Куницын.

«Мы прогоняем Пилецкого»… Это был первый бой, данный Александром Пушкиным врагам света и разума.

Впереди его ждало еще много боев. На лицейской скамье начал овладевать он для них грозным оружием — поэтическим словом.

Вскоре после того, как прогнали они Пилецкого, Пушкин принялся за озорную и веселую поэму «Монах». В ней высмеивал тех, кто был сродни Пилецкому, его духовных братьев-церковников: монахов, попов.

«Являться муза стала мне»

В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал, В те дни в таинственных долинах Весной, при кликах лебединых, Близ вод, сиявших в тишине, Являться муза стала мне.

Так в восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин писал о начале своего поэтического пути.

Пушкин начал писать очень рано. Сестра его Ольга Сергеевна рассказывала, что еще девятилетним мальчиком, до Лицея, пробовал он сочинять. Его первые опыты были по-французски. Он сочинял и разыгрывал перед сестрой маленькие комедии. Когда одну из них Ольга Сергеевна освистала, Пушкин не обиделся, а сам на себя сочинил по-французски эпиграмму:

— Скажи, за что «Похититель» Освистан партером? — Увы! за то, что бедняга сочинитель Похитил его у Мольера.

Мольера, Лафонтена, Плутарха, Гомера, Вольтера Пушкин узнал и полюбил в раннем детстве. Едва научившись читать, он забирался в отцовский кабинет, доставал из книжного шкафа какой-нибудь из томиков в сафьяновом переплете и погружался в чудесный мир фантазии.

У Пушкиных была неплохая библиотека.

Сергей Львович прекрасно знал литературу, мастерски декламировал, писал в дамские альбомы изящные, легкие стихи. Брат его — Василий Львович, дядя маленького Александра, слыл недюжинным стихотворцем. В гостиной у Пушкиных постоянно бывали писатели, говорили и спорили о литературе, декламировали стихи. Здесь видел маленький Пушкин знаменитых Николая Михайловича Карамзина, Ивана Ивановича Дмитриева, молодого Константина Николаевича Батюшкова, слышал толки о Державине, Крылове, Жуковском.

«В самом младенчестве, — вспоминал о сыне Сергей Львович, — он показывал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин — не то, что другие. Одним вечером Николай Михайлович был у меня, сидел долго; во все время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз. Ему был шестой год».

Поздно вечером, когда маленького Александра уводили из гостиной в детскую и укладывали спать, он засыпал, слушая песни и сказки няни Арины Родионовны, старинные истории бабушки Марии Алексеевны. И во сне ему виделись чудеса.

Волшебники, волшебницы слетали, Обманами мой сон обворожали. Терялся я в порыве сладких дум: В глуши лесной, средь муромских пустыней Встречал лихих Полканов и Добрыней, И в вымыслах носился юный ум…

Творения великих писателей, разговоры в гостиной, сказки няни, рассказы бабушки — все это западало в душу, впитывалось его удивительной памятью. И, приехав в Лицей, он привез с собой не только любимые книги, знание множества стихов, но и живой интерес к литературе, к поэзии.

Оказалось, что он не одинок в своем стремлении писать. И Алексей Илличевский, по-лицейски «Олосенька», тоже сочинял стихи. «Что касается до моих стихотворных занятий, — рассказывал Илличевский в письме своему приятелю Фуссу, — я в них успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между лучшими стихотворцами, приобрел много в поэзии знаний и вкуса».

Этим «молодым человеком» был Александр Пушкин.

Когда лицеисты перезнакомились, выяснилось, что пишут стихи и Корсаков, и «паяс» Миша Яковлев, и смешной, нескладный Виля Кюхельбекер, и даже Антон Дельвиг. Это всех насмешило. Добродушный, ленивый «Тосенька» Дельвиг, который только и оживлялся, что для какой-нибудь шалости, — и вдруг пишет стихи! Веселье было всеобщим.