11 июня, через день после выпуска, Пушкин собрался. Он обошел весь Лицей. Постоял в библиотеке, в Газетной комнате, заглянул в больницу. Там, в полном одиночестве, под присмотром подлекаря, лежал прихворнувший Пущин.
— До скорой встречи на Мойке, господин юнкер.
— До скорой встречи на Фонтанке, господин коллежский секретарь.
Они обнялись. Уходя, Пушкин быстро и незаметно ухитрился написать мелом на дощечке над кроватью Пущина:
Прежде чем вернуться в свою крохотную комнатку, Пушкин из больницы зашел в лицейский зал.
Многое здесь вспомнилось… Он стоял у колонны и смотрел на себя в зеркало — невысокий, курчавый, стройный, с золотистым пушком над пухлой верхней губой. И уже не в лицейском — широкий черный фрак с нескошенными фалдами, темные панталоны. И вдруг живо представилось: тот же зал, то же зеркало. Быстроглазый курчавый мальчик в первый раз с удовольствием оглядывает свой лицейский мундир…
Все давно было собрано.
Прибежал старик дядька.
— Извозчик дожидается… За вами, господин Пушкин.
— Спасибо, Прокофий. Сейчас иду.
Швейцар снял фуражку:
— Прощайте, господин Пушкин.
— Прощай, Василий.
Извозчик ждал у крыльца.
Пушкин сел, и поехали.
Старый дядька стоял на высоких ступеньках и все кланялся, кланялся…
«Прощай, Прокофий… Прощай, Лицей…»
Когда немного отъехали, Пушкин оглянулся. Лицея не было видно.
Лошадь бежала резво. Выехали на большую дорогу, ведущую в Петербург.
Пушкин опять оглянулся — вековые деревья парка, золоченые главы дворцовой церкви удалялись и таяли в сероватой вечерней мгле…
С Пущиным и Кюхельбекером он увидится в Петербурге. Дельвиг будет далеко. Он уедет на время на Украину к родным.
Милый Дельвиг… «Храните, о друзья, храните ту дружбу с тою же душой…»
Пушкин сел поудобнее и больше во всю дорогу ни разу не оборачивался. Но думал о том же: о друзьях, о Лицее.
«Храните, о друзья, храните ту дружбу с тою же душой…»
НА БРЕГАХ НЕВЫ
В петербургском захолустье
Дом вице-адмирала Клокачева, где снимали квартиру родители Пушкина, — находился у Калинкина моста на набережной Фонтанки, в отдаленной от центра части Петербурга — Коломне.
Название это, сродни словам «около», «околица», подчеркивало окраинный характер Коломны. Она была как бы и в городе и вне его, о чем свидетельствовало, например, глубокое болото в конце Торговой улицы, куда чиновники — любители охоты — в праздничные дни отправлялись пострелять куликов.
Коломна — пристанище мелких чиновников, ремесленников, «ундеров» в отставке, актеров, что победнее, вдов, живущих на пенсию, — простиралась за Крюковым каналом, между реками Фонтанкой и Мойкой. Сюда, на задворки столицы, не скоро попадали из центра города. Извозчик с Невского проспекта от Аничкова моста брал с Пушкина за проезд до дома Клокачева целых восемьдесят копеек. Деньги весьма немалые, если принять во внимание, что коломенские обитатели забирали на день в мелочной лавочке на пять копеек кофию и на четыре сахару.
Странное впечатление производила Коломна.
Столица здесь заявляла свои права по-петербургски прямыми улицами, гранитной набережной Фонтанки, доходившей уже до Калинкина моста. Самим этим мостом с цепями и башнями. Церквами изрядной архитектуры. Двух- и трехэтажными каменными домами.
Но не они здесь главенствовали. Они терялись среди дощатых заборов, тянувшихся вдоль плохо мощенных улиц, полосатых будок, деревянных домишек с садами.
Двухэтажный каменный дом Клокачева на высоком полуподвале окружали «убогие лачужки», принадлежавшие «ундеру» Шумареву, трубачу Тячкину, кузнецу Димшукову. Они, как родные братья, походили на тот домик в Коломне, который Пушкин позднее описал в своей стихотворной повести: