Летом 1813 года здесь похоронили Кутузова. Лицеисты читали тогда в «Северной почте» описание похорон полководца: «Все дороги и улицы усыпаны были зеленью, а по иным местам и цветами». Рассказывали, что при въезде в город, у Нарвской заставы, народ выпряг лошадей и сам вез траурную колесницу до Казанского собора, где под сенью знамен и положили Кутузова.
Пушкин всегда испытывал здесь благоговейное чувство.
Но было на Невском и такое, что глядело уже не в прошлое, а в будущее.
За Казанским собором поднималась квадратная каменная башня. Возвели ее для зеркального телеграфа, который связывал Зимний дворец с Царским Селом. Здесь чувствовался «железный» XIX век. Он чувствовался и в Гостином дворе, где шла бойкая торговля, и на оживленной Садовой улице, пересекающей Невский.
С Садовой улицы на Невский выходило, закругляясь, здание Публичной библиотеки. Она тоже была петербургской достопримечательностью и по красоте своего строения, и по книжным богатствам, хранившимся в ней. Ее торжественно открыли в 1814 году.
Пушкин знал, что в Публичной библиотеке служат два поэта — Иван Андреевич Крылов и Николай Иванович Гнедич. Они и жили здесь же на казенных квартирах, и, проходя мимо, Пушкин видел, как знаменитый баснописец, сидя у открытого окна, глядит с высоты своего второго этажа на Гостиный двор и Садовую улицу, а приметив знакомых, окликает их и беседует с ними.
Огромный участок Невского, от Садовой улицы до Фонтанки, занимала усадьба Аничкова дворца — его обширный сад с прудами и статуями. Аничков дворец сменил много владельцев. Теперь им владел второй брат царя — великий князь Николай Павлович.
Возле Аничкова дворца кончалась самая красивая и самая оживленная часть Невского проспекта. Здесь кончался и высокий бульвар, который вместе с Адмиралтейским променадом был излюбленным местом утренних прогулок светской публики. Сюда Пушкин вскоре пошлет гулять своего Онегина.
Побывал Пушкин и в Летнем саду. Его знакомец по Царскому Селу, офицер лейб-гвардии гусарского полка Олсуфьев, записал в своем дневнике: «Ходил с Пушкиным молодым стихотворцем в Летнем саду».
С тех пор как он мальчиком бегал с Пущиным по аллеям Летнего сада, здесь мало что изменилось. Так же важно шумели столетние липы, помнившие еще Петра I. Так же холодно белели мраморные статуи в темной зелени аллей. И знаменитая решетка, сквозь которую виднелась Нева, была так же хороша.
А на Неве за это время произошли перемены. Пушкин впервые увидел «пироскафы» — пароходы. Они появились совсем недавно. Вид их был забавен. На палубе дымила труба, и по бокам вертелись огромные колеса. Они казались порождением чьей-то странной фантазии, эти представители будущего, среди привычных лодок, неизменных парусников, с их благородными очертаниями. «Железный» XIX век и здесь заявлял свои права.
С утра Летним садом владели гувернеры и гувернантки со своими резвыми воспитанниками. Слышались французская и английская речь, смех детей, поучения и выговоры наставников.
Затем Летний сад заполняла праздно гуляющая публика. По дорожкам, усыпанным песком, мимо мраморных статуй со скучающим видом фланировали столичные франты, наводя на дам свой бесцеремонный лорнет. Они были коротко острижены по последней английской моде, носили искусно повязанные галстуки, узкие панталоны и длиннополые сюртуки. Манеру держаться усвоили тоже английскую: сдержанную, холодную, презрительно-вежливую. Контраст им составляли гвардейские офицеры. Эти стояли и сидели в самых картинных позах, предоставляя гуляющим любоваться нарядными мундирами.
Прогуливались светские красавицы, гуляли важные барыни в сопровождении лакеев, которые, следуя на почтительном расстоянии, несли теплую шаль или любимицу барыни — комнатную собачку. Ей тоже необходимо было дышать свежим воздухом.
В Летнем саду Пушкин видел Крылова, Гнедича, Жуковского и печально знаменитого графа Хвостова. Графа сопровождали два гайдука в синих с золотым галуном кафтанах. Карманы Хвостова и его гайдуков были сильно оттопырены. Граф в огромных количествах сочинял редкие по нелепости стихи и, выходя на прогулку, брал их с собой. Он повсюду искал слушателей. В Летнем саду это знали и тотчас же разбегались, завидев его. Известный шутник баснописец Измайлов, имея в виду Хвостова, поместил в своем журнале такое объявление: «Потребен для отъезда в деревню с одним из плодовитейших здешних стихотворцев слушатель лимфатического темперамента, терпеливого нрава и самого крепкого геркулесовского сложения». Люди слабого сложения стихов Хвостова не выдерживали.