Будущим дипломатам надлежало принять присягу. Это происходило на Английской набережной. Там, на берегу Невы, соперничая друг с другом в великолепии отделки, выстроились, как на параде, дома вельмож-богачей.
Длинное двухэтажное здание с колоннами, где помещалась Коллегия, тоже было перестроено известным зодчим Кваренги из дома екатерининского вельможи князя Куракина.
Присягу обставляли довольно торжественно. Подводил к ней священник сенатской церкви Никита Полухтович, присутствовал как свидетель один из чиновников коллегии.
Обязательство не разглашать государственные тайны Пушкин подписывал вместе с Кюхельбекером и еще одним молодым человеком в очках. Того, как и Пушкина, звали Александром Сергеевичем. Фамилия была Грибоедов. Он оставил военную службу, чтобы стать дипломатом. Пушкин, если бы мог, поступил бы наоборот.
В послании к дяде Василию Львовичу, который советовал посвятить себя юстиции или дипломатии, он в сердцах восклицал:
«„Слепая“ Фемида» — богиня правосудия — изображается с весами и с повязкой на глазах. Дипломатика, по мнению Пушкина, была если не слепой, то достаточно «косой». Он не без иронии относился к тем, кто
И все же по воле начальства он — в храме дипломатики.
Порядки в этом храме оказались удивительными. Министра иностранных дел тогда в России не было. Внешней политикой страны заправлял сам царь.
Пушкин знал царя с детства. Полный, красивый, лысеющий господин с благосклонной улыбкой и мягкими манерами. Такова была внешность. А за этой внешностью таилась натура лукавая и мстительная, вероломная и изменчивая. Историк писал о царе: «Ум имел он недальний и невысокий, но хитрый до крайности; лукавый и скрытный, он вполне заслужил сказанное об нем Наполеоном I: „Александр лукав, как грек византийский“. Слабый характером, он скрывал эту слабость под величавостью своей осанки».
Лицеисты слишком близко помещались ко дворцу, чтобы уважать Александра I как человека и деятеля. Они знали о нем все, вплоть до места его свиданий с дочерью придворного банкира барона Вельо. Уважать было не за что. Александр не совершил ничего выдающегося. Его вмешательство в военные дела всегда кончалось плачевно. Ему не могли простить Аустерлица, когда он в кампанию 1805 года заставил Кутузова начать заведомо безнадежное сражение. И 1812 год не прибавил ему славы. Все с облегчением вздохнули, когда царь уехал из армии.
В Петербурге он заперся в каменноостровском дворце и со страхом ждал, что же будет дальше. С его ведома коллегии и прочие государственные учреждения готовились к отъезду. Был составлен даже план, как снять со скалы и вывезти Медного всадника. И тут пошли слухи. Рассказывали, что приснился одному из столичных жителей, майору Батурину, удивительный сон. Снилось ему, будто видит он себя на Сенатской площади, где стоит памятник Петру. И будто вдруг съезжает со скалы бронзовый Петр, мчится через Исаакиевский мост на Васильевский остров, затем на Петербургскую сторону и въезжает во двор каменноостровского дворца. Гулко звучат на пустынном дворе медные копыта. На шум выходит император Александр.
«Молодой человек, до чего ты довел мою Россию? — грозно спрашивает Петр. И объявляет громовым голосом: — Знай, покуда я стою на своей скале, Петербург неприступен».
Говорили, что рассказ этот дошел до Александра и он, устыдившись, велел не трогать Медного всадника.
Так и был царь не у дел, пока Кутузов не разбил Наполеона и русская армия не вступила в Европу. Тогда царь отправился пожинать лавры победителя.
После окончания войны Александр занялся дипломатией.
Что же происходило тогда в Европе?
Однажды на остров Святой Елены, куда был сослан Наполеон, приехал английский путешественник. Он попросил разрешения повидать изгнанного императора. Наполеон его принял. Они долго беседовали. Наполеону хотелось знать, засияло ли после его изгнания над Европой солнце разума. Путешественник ответил, что — увы! — небо в тучах. И повинны в этом европейские правители. Когда шатались их троны, когда ускользала их власть, короли и князья Европы обещали своим народам свободу, права, справедливые законы. Они уверяли, что единственное препятствие к этому — Наполеон Бонапарт. И вот препятствие исчезло.