Он решительно взял сторону большевиков. В соответствии с ленинским постулатом о разжигании мятежа в капиталистических странах ринулся готовить всеобщую забастовку швейцарских железнодорожников. Разыскиваемый полицией, сумел улизнуть через Берлин в Польшу. После его отъезда в цюрихскую квартиру нагрянули жандармы. И Кася тогда впервые увидела, что такое настоящий обыск рылись в шкафу, в письменном столе, конфисковали книги и бумаги. Через два дня пришел приказ и матери покинуть Швейцарию вместе с детьми.
Сразу же после возвращения в Варшаву детей распределили по родственникам: Анусю — к Бейлиным, Касю — к Быховским, а Стася — к моим бабушке и деду. Им опять приходилось привыкать к другим лицам, языку, обычаям. Они чувствовали себя несчастными. Очевидно, потому, что их разлучили друг с другом и с родителями. Макс занимался организацией революционных забастовок и демонстраций против «буржуазного правительства», Стефа также была включена в партийную деятельность. Им было не до детей.
Маленькие Горвицы не могли не замечать откровенно критического отношения варшавской родни к «большевистской агрессии» родителей. Родственники, правда, и сами принадлежали к прогнившему социальному классу, приговоренному к уничтожению, но при этом вели жизнь, которая производила сильное впечатление. Красивые, удобные условия, комфорт. Кася не могла не сравнивать свою судьбу с жизнью двоюродных сестер. У ее ровесницы Марты отдельная комната, красивые платья, книги и игрушки, она окружена любовью и заботой, родители интересуются ее потребностями. Но прежде всего — она у себя дома. Кася так и не избавилась от детской — в душе — обиды тех варшавских лет. Без всякой горечи повествовала о жутких ситуациях, в которых оказывалась позднее, но всегда распалялась до слез, стоило ей вспомнить о тогдашних унижениях, которые она испытывала в Варшаве, — кажущихся или происходивших на самом деле. По ее утверждению, тетки особой любви к вновь прибывшим маленьким родственникам не питали, не скрывали снисходительности и осуждали их манеры. Вот и моя бабка как-то с сочувствием отозвалась о «пролетарской внешности» Каси. Дочь певца «диктатуры пролетариата» была уязвлена.
Нарастал неминуемый конфликт. И через два месяца Стефа забрала старших детей от теток, устроилась с ними в битком набитой крошечной квартирке своей знакомой, коммунистической деятельницы Миты Влеклиньской, урожденной Брун. Целина Будзыньская, дочь Миты, в своих воспоминаниях «Обрывки семейной саги» описала пребывание семьи «Вита» Валецкого на Нововейской улице и свою короткую дружбу с Касей. Они вместе бегали по улицам Варшавы, разнося конспиративные пакеты и присутствуя на политических митингах. Иногда, для разнообразия, навещали родственников Каси, например моих деда, бабку и мою мать, веселую, с пушистыми волосами Ханю Морткович.
Четырнадцатилетней Касе старшая кузинка представлялась «княжной из морской пены», которая и понятия-то о жизни не имеет. Сама она в те годы была уже довольно опытным конспиратором. Однажды во время прихода полиции с обыском, а никого, кроме нее, в доме не было, умудрилась через окно дать знать отцу, чтоб тот не возвращался и исчез. А после ухода полиции, которая не заметила огромной пачки запрещенной литературы, укрытой на шкафу, вместе с Целиной целый день жгла кипы бумаг в кафельной печи, боясь повторного обыска.
Приключения дочери революционера имели бы романтический налет при царизме. Но они совпали с первыми годами завоеванной независимости, когда вновь возникшее государство едва переводило дух. Полученная свобода не принесла ни покоя, ни мира. Сразу же возникли внешние и внутренние конфликты: о формах устройства, о власти и границах страны. Шли полные драматизма баталии за включение в Великопольскую Польшу Поморья и Шлёнска, вспыхнула борьба с украинцами за Львов, а с русскими — за Вильно. Незаметно возникло польско-большевистское противостояние. А польские коммунистические руководители призывали рабочих и крестьян к анархии, бунту против государственной власти, захвату власти. То есть к гражданской войне, до которой и так было рукой подать.
Казалось, не справиться с послевоенной нищетой, безработицей, социальной напряженностью. Коммунизм представлялся панацеей от всех бед, получая поддержку не только пролетариата, но и со стороны интеллигенции и буржуазии. Между тем правительство нового государства пыталось остановить диверсионную деятельность коммунистов. В ответ на революционную пропаганду закрыли газету «Штандар социализма», начались обыски и аресты.