Снова я работал один с раннего утра до позднего вечера. Насколько мог, помогал товарищам по бараку. Как в лагере, так и в Риге мою работу оценивали положительно. Понемногу условия жизни улучшились. Янис тоже часто приносил продукты, ничего не требуя взамен.
В лагерь прибыл первый эшелон с местными жителями латышами и русскими. Их поместили в только что построенный барак. После прибытия новых заключенных лагерь стал быстро расширяться. Бараки росли, как грибы после дождя.
Всякие связи с вновь прибывшими были строго запрещены. Нас очень интересовало, как они отнесутся к нам. Скоро мы узнали, что это политические заключенные, значит коммунистически настроенные люди. Вначале они держались несколько недоверчиво, но очень корректно.
Однажды на станцию Саласпилс прибыло два вагона, из которых выгрузили около 60 ржавых швейных машин. Мне предстояло их наладить. Никкель только предупредил: «Через два месяца они должны быть в полном порядке!» В первую очередь я взялся за машины, которые казались хоть сколько-нибудь пригодными. Нужные детали снимал с наиболее испорченных. И так мне действительно удалось большую часть швейных машин отремонтировать настолько, что их можно было использовать.
В лагерь прислали первых заключенных женщин. Большинство из них были латышки, остальные — русские. Швейные машины установили в новом бараке. Так возникла Саласпилсская швейная мастерская.
Исправленные машины в целом работали хорошо. На каждой значилась фамилия прежнего владельца. Многие из них, очевидно, надеялись, что швейные машины помогут им на чужбине заработать кусок хлеба, но они их никогда больше не увидели.
Теперь швейные машины должны были работать на фашистов.
Вскоре я научился довольно хорошо говорить по-русски и даже немного по-латышски. Со швеями у меня установились хорошие отношения.
С заключенными нееврейской национальности, даже женщинами, обходились так же грубо. Я заметил, что в наказание их заставляли делать различные «упражнения». Так, например, с быстротой молнии надо было ложиться на землю, столь же быстро вскакивать, снова ложиться и снова вскакивать… Больше всего эсэсовцам нравилось заставлять людей делать подобные «упражнения» в дождь, когда стоят большие лужи. Каждый может себе представить, как несчастные потом выглядели.
Хотя это было строго запрещено, заключенные иностранцы и советские люди все же встречались. Возникли первые связи между двумя группами заключенных. Сначала мы были очень осторожны, так как Теккемейер, увидев заключенных вместе, бил кого попало.
С повязкой «лагерный механик» на рукаве я мог свободно продвигаться по всему лагерю. Эту возможность я хорошо использовал. Новые заключенные передавали вести из внешнего мира, главным образом о положении на фронте. Я, в свою очередь, передавал информацию дальше.
Особенно приятным было содружество с заключенными ремесленниками, среди которых были как латыши, так и русские. Работали они в новом бараке, куда наконец перевели из «универмага» и мою мастерскую. В мастерских работали сапожники, портные, шорники. Среди них я чувствовал себя хорошо.
Однажды Никкель вызвал меня в комендатуру. Испортился радиоприемник. Неисправность я обнаружил быстро, но так как решил получить приемник в свои руки, то сказал, что в комендатуре исправить его невозможно, надо нести в мастерскую. Так и вышло. Я решил не возвращать приемник, пока не послушаю все радиостанции, которые меня интересовали, а главное — Москву. Включил даже Берлин, ибо хотел знать, что говорит враг. Гитлеровцы все еще хвастались своими победами, хотя о «молниеносной войне», как это обещал их фюрер, уже не могло быть и речи. Само собой разумеется, что все полученные сведения на следующий же день передавал товарищам по бараку. Так продолжалось несколько дней, пока не пришлось возвратить приемник в комендатуру. Потом на ремонт мне приносили как маленькие двухламповые «Скауты», так и многоламповые «Суперхеты». Заключенные ежедневно приходили ко мне за новостями, чтобы затем передать их дальше. Приятно, что среди такого множества людей, которые знали об этом, не нашлось ни одного предателя.
Теперь примерно половину дня я работал в швейной мастерской, вторую половину — в бараке ремесленников. Часто засиживался до поздней ночи.
За последнее время перестали привозить евреев, зато все больше эшелонов прибывало с латышами и другими советскими гражданами. Людей этих доставляли в лагерь и небольшими группами, нередко даже в одиночку.