После этого вывели красивого парня лет девятнадцати. Его обвинили в «саботаже». Немедленно исполнили и приговор — 50 ударов плетью. Затем Никкель подошел к Эйнштейну и что-то сказал ему. Оказалось, что этого ужасного наказания убийце мало. Полицейские поволокли лежавшего без сознания парня к виселице, и лагерный палач Вольф Безен вздернул его. В назидание остальным труп висел трое суток.
Расстреляли еще двух заключенных, насколько помню тоже за обменную торговлю. К месту казни они шли мужественно и после зачтения приговора воскликнули: «Вы, кто останется в живых, отомстите за нас и наших товарищей!» Потом они стали громко читать молитву. Никкель приказал немедленно стрелять.
Вскоре удовлетворенные эсэсовцы уехали.
Такие кровавые представления повторялись часто. Как-то наш лагерь посетил убийца миллионов Эйхман и просмотрел «представление» до конца.
В Рижском гетто тоже имелась небольшая швейная мастерская, а механика там не было. Работало уже несколько швейных машин, и Краузе поручил Никкелю отправить меня в Ригу. На следующее утро прибыл шофер Юрьян на грузовике, доставлявшем в лагерь продукты. Я сложил свои инструменты и запасные части в маленький чемоданчик и забрался
в машину. При мне была справка, адресованная комендатуре гетто. Первыми людьми, которых я там встретил, были три девушки, возвращавшиеся с работы. На звонком чешском языке они спросили, откуда я прибыл. Когда я произнес слово «Саласпилс», они были удивлены, ибо в гетто шли слухи, что лагерь ликвидирован и все его узники уничтожены. Слухи эти возникли потому, что в гетто пришло несколько грузовиков с наваленной на них одеждой. По всей вероятности, ее привезли с какого-нибудь эшелона, который был остановлен и уничтожен в лесу.
Меня отвели в швейную мастерскую, находившуюся неподалеку от улицы Ерсикас. Она была маленькой, темной и, по сравнению с нашей, очень жалкой. Стульев там не было, женщины сидели на ящиках. Всего в мастерской работало двенадцать человек. Они латали старую одежду и обмундирование полиции безопасности, а также шили дождевики и белые маскировочные халаты для солдат.
Я сразу же взялся за работу. По моим расчетам, я пробуду в гетто дня три. Об этом я сообщил и в комендатуру. Мне велели поселиться и получить питание в «Пражском доме» на улице Ерсикас, что меня очень обрадовало. Хотелось все разузнать о матери, и это мне удалось.
Однажды, это было в начале марта 1942 года, комендатура зарегистрировала всех лиц старше 60 лет. 14 марта утром на поверке зачитали список с фамилиями этих людей. Они, мол, поедут в рыбацкий поселок, что в устье Даугавы, чинить рыболовные сети. Среди тех, кто утром 15 марта отправился в путь, была и моя мать. Старикам разрешалось брать с собой все, что они желали. Всего было вывезено около 600 человек. Моя мать сбежала и вернулась в помещение, но один эсэсовец заметил это и последовал за ней. Мать спряталась за печь. Эсэсовец нашел ее, выволок за волосы и втолкнул в переполненную грузовую машину. Во второй половине дня машины вернулись, нагруженные обувью и одеждой.
Было ясно — весь транспорт уничтожен. Боль сдавила сердце, но делать было нечего.
В гетто тоже жилось не сладко. Краузе лютовал, как зверь. Мне рассказали такой случай. Краузе дал работницам швейной мастерской починить свои кожаные перчатки. Одна из девушек по неопытности сожгла одну перчатку. Как только Краузе узнал об этом, он велел отвести девушку на кладбище, поставить на край вырытой могилы и расстрелять.
На третий день утром, когда швейные машины были налажены, Юрьян отвез меня обратно в Саласпилсский лагерь.
В комендатуре стали поговаривать о необходимости перевести меня в Рижскую Центральную тюрьму. Так желал Никкель. Там тоже была большая швейная мастерская и нужен был механик. Краузе противился этому, но уже на следующий день Юрьян отвез меня в Ригу. В лесу у станции Румбула пылали костры, от которых валил густой дым.
Я спросил, что там жгут, но Юрьян не ответил. Приехав в Ригу, остановились. Юрьян вошел в какой-то дом. Я остался на открытой грузовой машине совершенно один. Беги, беги, пока есть время! — сверлила мысль. Но куда, к кому? В этом городе у меня не было знакомых. Вернулся Юрьян. Мы поехали в Центральную тюрьму. Заехали во двор, шофер повел меня в канцелярию и подал работнику документы, полученные от Никкеля. Тот занес в большую книгу мою фамилию и причину прибытия. После тщательного обыска меня через большой двор отвели в швейную мастерскую, которая находилась на третьем этаже одного из зданий. В помещении примерно 25 метров длиной стояло 60 швейных машин. Женщины были погружены в работу. Сразу же приступил к работе и я. К вечеру большая часть машин была исправлена. В тот же день Юрьян отвез меня обратно в Саласпилсский лагерь.