Эй, милые! — увидев нас, крикнула она. — Встречайте своих. Наши танки уже по эту сторону моста.
Мы обнялись и утирали слезы радости.
Вскоре я явился в военкомат, надел военную форму и отправился на Курземский фронт.
День Победы — 9 мая 1945 года — встречал в Дундаге. Около той самой церкви, в которую в 1941 году меня заключили гитлеровцы. Только на этот раз мы поменялись ролями.
Поникшие «завоеватели» сидели на весеннем солнышке, а я их охранял. Мы строго соблюдали международные законы о военнопленных и обходились с ними по-человечески.
В начале августа воинская часть, в которой я служил, должна была покинуть Советскую Латвию. Эта весть заставила меня кое на что решиться. Затем я пошел к командиру полка и попросил предоставить мне два дня отпуска по важным, неотложным семейным делам.
Когда после отпуска я вернулся в свою часть, в кармане у меня был документ, гласивший, что «Вилма Мачевская и Михаил Зеленский 13 августа 1945 года зарегистрированы в рижском городском ЗАГСе».
После демобилизации я вернулся в Ригу. Живем мы на улице Дунтес, в том самом доме и в той же квартире, где летом 1944 года я слушал голос свободной Москвы.
У нас растет дочурка Инара. От всего сердца желаю, чтобы ей никогда не пришлось пережить те ужасы, которые выпали на нашу долю.
Облака войны никогда больше не должны затмить наше ясное небо. За это должны бороться все. Мир, труд, свобода, равенство, братство, счастье должны быть сохранены.
Кровавый пир на берегу Даугавы
Станислав Розанов
Прошли последние дни июня 1941 года. Продолжалась эвакуация государственных учреждений и предприятий. Разгоралась борьба против саботажников и диверсантов. Нацистская «пятая колонна» все чаще совершала террористические акты. Не имея возможности выступать открыто, она тайком старалась сеять панику среди населения.
Со дня организации рабочей гвардии я был начальником отделения охраны 10-го батальона. В нашу задачу входила охрана заводов «Сарканайс квадрате», «Везувс», веревочной фабрики и других предприятий Московского района. Требовалась особая бдительность.
Вскоре пришла весть, что фашистские захватчики находятся уже у городских границ и концентрируют большие силы для форсирования Даугавы напротив острова Долее. Получили последнее распоряжение — в критический момент отойти к Валке. Однако сделать это мы не успели, путь к отступлению был отрезан.
Через четыре дня я снова появился в Риге. Оказалось, что меня уже искали, поэтому я не остался в своей квартире, а поселился у знакомого. Установил связь с одним старым членом партии, который хорошо знал положение на фронте. Мы понимали, что надо выбираться из Риги, ибо для проверки все чаще оцепляются целые кварталы города.
В Московском районе между железнодорожным полотном и улицей Латгалес было создано еврейское гетто. Утром и вечером евреев гнали на работу. На груди и на спине у них были желтые звезды. На аэродроме Спилве работали военнопленные. Немецкая охрана безжалостно расправлялась с каждым, кто из-за слабости не мог выполнить задание. Тех, кто пытался подать военнопленным кусок хлеба, арестовывали и заключали в тюрьму.
Однажды я встретил на улице своего сослуживца. Он рассказал о положении на заводе «Сарканайс квадрате». Там у меня было несколько хороших знакомых, поэтому я набрался смелости и отправился на завод. Встретил всех, кого хотел. Вкратце переговорили о самом важном и решили в дальнейшем поддерживать более тесные связи. Но меня заметил бывший айзсарг Линкевич. Он поднял тревогу. Поблизости оказалось еще несколько шуцманов. Меня задержали и под конвоем отправили в 9-й полицейский участок, который находился по улице Даугавпилс.
В участке сидели и пьянствовали четверо мужчин, одетых в форму латвийской буржуазной армии, только без знаков различия. Лицом к стене в комнате стояло около двадцати арестованных.
Толкнув меня к пьяным, старший конвоя неестественно громким голосом доложил:
— Привел одного красного комиссара на исповедь, господин капитан.
Последний окинул меня осоловелым взглядом и крикнул:
— К стенке!
Потом проворчал:
— Этого мы сегодня же вечером отправим в сосны, и протянул конвою стакан водки.
Опрокинув чарку, полицейский-доброволец крякнул, приложил руку к головному убору, четко повернулся и вышел.
Пьянка продолжалась. Все четверо хвастались своими кровавыми делами.
Прошло часа два. Двое пьяниц уже стали клевать носом. Остальные так заболтались, что даже забыли о нас. Я заметил, что время от времени кое-кто из арестованных исчезает в коридоре. Подвинулся <и я ближе к выходу и в следующий миг с кажущимся спокойствием шагал по коридору.