И так жили люди, которым приходилось вытаскивать бревна из ледяной воды!
Они скорее походили на тени — грязные, неделями не мытые, усыпанные вшами, обросшие волосами и бородой, без обуви, с обмотанными тряпьем ногами, в легкой летней одежде, большинство из них не имело шинелей и даже головных уборов.
Гонимые голодом, они на высоту человеческого роста обгрызли кору у всех деревьев в лагере. Вокруг не было ни одного уцелевшего куста, ни одного стебелька. Ежедневно насчитывалось сотни больных и умерших. За несколько месяцев здесь погибли десятки тысяч военнопленных.
После первого сильного мороза истощенные люди не в силах были зарывать трупы. Их выносили за ограду и складывали в штабеля.
В этих ямах и норах когда-то жили люди. Десятки тысяч советских военнопленных фашисты выгнали на открытое поле близ шоссе Рига-Даугавпилс, в 17–18 километрах от Риги. Спасаясь от зимнего холода, люди зарывались в землю
Каждое утро на берег Даугавы выгонялось 600–700 военнопленных. Распоряжался этими людьми руководитель работ. Охрана загоняла пленных в ледяную воду за бревнами. Того, кто не мог достаточно ловко работать, хлестали обрезками кабеля. За бревно хваталось 15 и более человек, но оно не двигалось с места. По колено в холодной воде, без рукавиц, голодные, закоченевшие, они с нечеловеческими усилиями вытаскивали бревна на берег. Другие катили их к пилораме. Если кто-нибудь падал без сил, его на месте расстреливали. Каждое бревно стоило нескольких человеческих жизней.
Бревна распиливались на планки и доски. Из них в первую очередь построили сарай для пилорамы, ремонтную мастерскую и склад инвентаря. Затем доски надо было нести за два километра к болоту, где военнопленные уже очистили от кустарника большую площадь.
Что там будут строить?
Ходили разные слухи. Говорили, что на новом месте будут воздвигнуты бараки для военнопленных, а пока что бесконечным потоком туда двигались группы пленных. Вчетвером, впятером несли одну доску.
По обеим сторонам дороги стояли охранники и подгоняли носильщиков. Кто хоть на миг останавливался, чтобы перевести дух, на того натравливали собак. Того, кто падал без сил, пристреливали. Каждая пядь земли здесь была пропитана кровью.
Обед пленным привозили из лагеря. Посуды для получения пищи у них не было. Отвратительно пахнущую жидкость повар наливал во что попало — одному в армейский котелок, другому — в жестяную банку, брезентовый мешочек, даже шапку или в подол гимнастерки. Полученную порцию надо было съесть за две минуты. Кто не успевал, у того «посуду» выбивали из рук.
В начале декабря мороз усилился. Многие военнопленные были так обессилены, что больше не могли работать. Их раздели догола и велели стать на лед. Там они стояли до тех пор, пока не падали и замерзали.
Около каждой пилорамы горел костер, на котором разогревали машинное масло для смазки механизмов. Пленным строго запрещалось подходить к костру. Непослушных безжалостно избивали, а то и пристреливали. Пользуясь случаем, когда эсэсовцев и руководителя работ не было поблизости, несколько военнопленных, гонимых холодом, подошли погреть окоченевшие руки. Тут охранники решили сыграть «шутку», подкрались сзади и пинками ног втолкнули несчастных в костер.
— Теперь грейтесь!
Однажды шуцман заметил, что пленный грызет мерзлую свеклу. За это его раздели, поставили на пригорок и застрелили. Издеваться над людьми нравилось и начальнику строительства Качеровскому. Увидев как-то, что двое пленных жуют кусочек хлеба, полученный от гражданских рабочих, он строго спросил, где они взяли хлеб. Когда пленные не ответили, Качеровский передал их эсэсовцам «за нарушение трудовой дисциплины». Пленных на месте расстреляли.
В середине декабря пилорамы больше простаивали, чем работали. Не помогали ни побои, ни расстрелы. Пленные больше не могли работать, они еле-еле шевелились. Расстрелянных раздевали и там же на берегу сваливали в кучу. После работы появлялась «скорая помощь» — сколоченные из досок огромные сани, в которые впрягались 40–50 наиболее крепких военнопленных. Начальник охраны пересчитывал трупы, затем разрешал везти их на «кладбище». Так назывался большой штабель трупов там же за оградой лагеря.
Часто заявлялся к нам и Ланге. Каждый раз его с большим почтением встречал начальник строительства. Чтобы показать свое усердие, Качеровский в таких случаях особенно лютовал.