Заметив, что кто-то из военнопленных старается вытащить близлежащие бревна, не залезая в реку, он подбежал к нему и стал бить концом кабеля по голове, лицу — куда попало.
Не было случая, чтобы Ланге перед отъездом не застрелил: пять-шесть военнопленных. Все время он не выпускал пистолета из рук.
Но скоро эсэсовцам было не в кого стрелять. Пленные умирали в своих норах. Лагерь превращался в кладбище.
Чтобы работы не приостановились совсем, были мобилизованы окрестные жители. Они работали вместе с нами, политзаключенными. Это немного облегчило наш режим. Гражданские были очень отзывчивыми, и они нам немного помогали питанием. Мы узнали также, что планы фашистских захватчиков взять Москву и до холодов дойти до Урала — рухнули.
Приближался Новый год. После двух месяцев непрерывной работы «высокое начальство» разрешило этот день праздновать.
В Рижскую Центральную тюрьму нас вечерами отвозили только первые две недели. Потом мы поселились в домике за колючей проволокой, на самом берегу Даугавы. Он, очевидно, был рассчитан на небольшую семью, так как состоял из двух комнатушек. Теперь в нем жили и готовили себе пищу 25 человек.
Мы тоже готовились к Новому году. Гражданские принесли нам немного картофеля, несколько селедок и даже кусочек баранины.
Работу окончили раньше обычного. Наш товарищ по комнате Боле таинственно заметил:
— Если все удастся, как задумано, то и после Нового года мы несколько дней отдохнем.
Боле работал точильщиком пил. Они портились довольно часто из-за осколков, застрявших в бревнах. Что это были за осколки, разумеется, знали немногие. Качеровский лез из кожи вон, крича, что это саботаж. Доказать было трудно, ибо бревна проходили через десятки рук.
Боле был также хорошим электриком. Что он замышлял, мы тогда еще не знали. Подробнее он рассказал нам об этом, когда в сарае, где стояла пилорама, все было подготовлено к аварии.
Шуцманы и эсэсовцы в тот вечер начали пить довольно рано. Сарай особо не охранялся, он находился в зоне общей охраны. Вскоре из помещения охраны стали доноситься песни и крики. Время от времени как бы в предупреждение раздавались выстрелы.
Приближалась полночь, когда из сарая вырвались клубы черного дыма. Вскоре показалось и пламя. Прошло немного времени, как запылало все сооружение. Шуцманы и эсэсовцы, схватив винтовки, кричали:
— Бунт! Бунт!
Не встретив на улице ни одного бунтовщика, они ворвались к нам в домик. Приказали всем встать, пересчитали. Все были на своих местах.
Тогда они выгнали нас тушить пожар. Но тушить было уже нечего. Оказалось, что досчатый сарай уже сгорел. Пламя спало, торчала лишь обгоревшая пилорама.
Второго января прибыла комиссия гестапо и Качеровский. Как обычно, явились и рабочие строительной конторы. Нас в то утро из дома не выпускали. После пожара лесопилку охранял специальный наряд. До прибытия комиссии к ней никого не подпускали.
Сначала лесопилку со всех сторон сфотографировали. Потом принесли из ближайших домов багры и лопаты. Нам велели тщательно проверить обломки и кучу пепла. Возле каждого из нас стоял гестаповец. Когда все было проверено вдоль и поперек и ничего особенного не найдено, гестаповцы уехали. Рабочих тоже отпустили домой.
Лесопилку пришлось строить заново. Пилорамы сильно обгорели. Из Риги привезли некоторые запасные части, новые инструменты. Но восстановить все три пилорамы не удалось. К 10 января работу возобновил лишь один агрегат. В первые дни бревна вытаскивали из воды, подносили и распиливали только люди нашей группы.
Бывали дни, когда начальник строительства лагеря появлялся лишь на короткое время, как бы мимоходом, а иногда не приходил совсем. Мы уже думали, что работы до весны будут вообще прерваны. На таком морозе, какой стоял в начале 1942 года, работать было невероятно трудно.
Однако дальнейшие события развивались иначе.
В середине января сюда пригнали несколько сот евреев. Все они были хорошо одеты, выглядели здоровыми. На спине и груди у них виднелись желтые звезды. Они были из Чехословакии.
Вновь прибывших разместили в бараке, где уже жили евреи из Германии. Там начал создаваться Саласпилсский лагерь. Теперь евреи вытаскивали бревна из воды, доставляли их к пилораме и носили готовый материал к месту будущего лагеря. Они были сильнее измученных голодом военнопленных, поэтому работа шла немного лучше.
Боясь оставить свои ценности в бараках, евреи брали их с собой. В последующие дни охранники стали приносить с собой разную поношенную одежду. Заметив еврея своего роста, они приказывали ему раздеться и одеть тряпье. Так они забирали одежду со всеми ценностями. Того, кто сопротивлялся, расстреливали. Трупы тут же на месте раздевали, обыскивали карманы, забирали часы, портсигары, изо рта выламывали золотые зубы.