— Беру!
Через секунду змея уже извивалась в руках у охотника.
— Алеша, мешок!
Алексей подставил широко раскрытый глубокий брезентовый мешок, и все было кончено.
Илларионыч затянул завязку и отбросил мешок со змеей в сторону.
Еще некоторое время она тяжело ворочалась в мешке, пытаясь найти выход и яростно кусая ткань. Костя вытирал платком потный лоб, а Илларионыч закуривал.
— Ловко вы ее! — воскликнул пограничник. — Она и опомниться не успела!
— Ей и нельзя было давать опомниться, — улыбнулся Костя. — Иначе она бы так легко не сдалась.
Чуть передохнув, отправились дальше. До самых сумерек тщательно обследовали развалины. Было замечено еще несколько гюрз помельче, но те, встревоженные шагами, поспешно укрывались в многочисленных норах. Только Алексей поймал самостоятельно небольшую гюрзу. В лагерь возвратились уже в темноте.
За ужином Костя сказал Илларионычу:
— Утром все идите к болоту, а я отправлюсь в ущелье Калдыргач-Джар. Вы тоже, как осмотрите болото, переходите в ближние ущелья. Думаю, что в них встретите гюрз.
— Хорошо, — согласился Илларионыч. — Но мы разойдемся по одному. Так будет больше вероятности найти гюрз. Алексей уже имеет небольшой опыт. Пусть попробует охотиться самостоятельно.
— На всякий случай отдай ему свою аптечку!
— Ладно.
— К вечеру соберемся здесь, — продолжал Костя. — Если я не приду, не волнуйтесь. Вернусь на следующий день к обеду.
— Не стоит задерживаться в горах на ночь, — заметил Илларионыч.
— Я говорю на всякий случай, — ответил Костя — Может быть, встретится что-нибудь интересное и нужно будет задержаться.
— Это понятно, но лучше приходи ночевать сюда.
— Ладно, там видно будет.
Наутро Костя взял рюкзак с едой, проводил друзей до болотца и ушел по тропе, указанной ему Васильевым.
Васильев, Илларионыч и Алексей обыскали берега болота, поймали двух гюрз и вернулись в лагерь. Отсюда Васильев поехал на заставу, а Илларионыч и Алексей, договорившись возвратиться до наступления темноты, разошлись по ущельям.
Оставив друзей у болота, Костя спустился по дну извилистого сая и направился в глубь ущелья. Он шел уже два часа, а ничего похожего на места, где можно было бы рассчитывать на встречу со змеями, не попадалось. В ущелье не было ни кустика, ни травинки — сплошные скалы и каменные осыпи. В таких местах змей или нет совсем, или они встречаются очень редко, и Костя спешил дальше, туда, где были родники, заросли мяты и деревья.
Идти было трудно. Дно ущелья прорезала узкая глубокая промоина, на склонах торчали обломками скалы. Солнце жарило не по-апрельски.
Костя, прыгая с камня на камень, обливался потом, задыхался, но упорно двигался вперед, туда, где можно было бы начать охоту.
Ущелье продолжало оставаться каменно-мертвым. За неожиданным поворотом его путь преградил каменный обрыв. Обточенные водой скалы были похожи на застывший водопад и выглядели неприступными. Костя вспомнил, как начальник заставы говорил о камнепадах, и улыбнулся меткости названия.
«Значит, это первый камнепад, — подумал он. — Впереди еще два».
Присмотревшись, Костя увидел, что камнепад не так уж неприступен, как это казалось с первого взгляда.
У края обрыва гладкие скалы были изрезаны частой сеткой трещин. Цепляясь за них, можно было взобраться на маленькую площадку, от которой к верхнему краю обрыва тянулся узкий каменный карниз. То, что до площадки была добрая сотня метров почти отвесной стены, не смутило Костю. Он посмотрел на обрыв, поправил рюкзак и полез вверх. Подъем занял много времени. Несколько раз Костя, прижимаясь к скале, делал передышки, чтобы успокоить бешено колотившееся сердце.
Еще не добравшись до площадки, Костя заметил на ветке деревца, высовывавшегося из расщелины на краю обрыва, довольно большую гюрзу. Он поторопился, едва не сорвался вниз и этим испортил все. Гюрза заметила охотника и, пока он выбирался па площадку, переползла с ветки деревца на ствол. Костя бросился к дереву, но змея молнией блеснула по стволу и юркнула в щель у его основания. Костя заглянул в щель и увидел там изгиб тела змеи. Крючок достал до изгиба, но зацепить его не мог. Щель была слишком узкой. Змея протискивалась все глубже и глубже и, наконец, ушла так далеко, что крючок не доставал ее.