— Ничего, дедушка, мы им тоже отвешиваем.
— Какой же годок-то тебе, весовщик? — пастух смерил Ванюшку взглядом. — И не пахарь еще, а бороноволок только. Ну, не беда, держитесь, нельзя упускать счастья-талану, уйдет — не поймать.
— Куда уйдет?
— Старики сказывали: когда Пугачев-батюшка тут проходил, богатства несусветные оставил. Атаманам своим сказал: не под силу нам оказалось, так пусть возьмет их тот, кто свободу добудет. Счастья-талану тут, говорит, на всех хватит, — и припечатал заветным словом. Много охотников было клад найти — все горы изрыли, а толку нет. Теперь ваш черед…
Из-за поворота выскочил конный. Низко склонясь в седле, он нахлестывал лошадь. Ванюшка взял винтовку и вышел к дороге. Во всаднике он узнал Алексея Чевардина.
— Белые фронт прорвали! — крикнул тот и промчался мимо.
— Спасибо, дедушка, — поблагодарил Ванюшка.
— Будь здоров, сынок! — И крикнул вдогонку: — Счастья-талану вам!
Ванюшка бежал напрямик, через гору. От часовни он почти скатился вниз, к техническому училищу. Там выносили на улицу штабное хозяйство. Отец сказал:
— Беги домой, пусть собираются — вместе отступим.
— Что случилось? — встретила встревоженная мать. — С отцом что-нибудь?
— Нет, мама, белые фронт прорвали…
И перевел дух:
— Собирай ребят, отступать будем, а я к соседям — попрошу лошадь.
Соседей дома не оказалось. Он пошел выше по улице, встретил Шурку Шляхтину, спросил:
— Витька где?
— Не знаю.
— Увидишь, скажи — отступаем.
У Десяткина лошадь стояла во дворе. Опираясь на черень вил, Десяткин уставился на Ванюшку:
— Зачем тебе лошадь?
— Белые фронт прорвали.
— Отец-то что не сам пришел?
— С Ковшовым отход прикрывает.
— Бежите, боль-ше-ви-ки…
Сосед радовался.
— Не дам я тебе лошадь, понял? Не дам.
— Запрягай!
— Ты что орешь на меня? Я тебе кто?
— Не запряжешь, убью! — Ванюшка наставил револьвер, добытый в Кусе.
— Что ты, Ваня, что ты, — тот попятился к конюшне.
Пока Десяткин запрягал, подошла Мария Петровна с детьми. Ванюшка усадил в телегу Витю и Ниночку. Тоня с Леной сели сами. Не выпуская револьвера, пошел рядом.
В штабе уже не было никого. На улицах тишина. Поехали на вокзал. Темнота застала в Ветлуге. Не доезжая до станции, остановились. Ни души. Неподалеку жил двоюродный брат Марии Петровны, и она пошла к нему. Света в окнах не было, дверь — на замке. Рядом разговаривали. Она подошла.
— Кого потеряла? — спросил хромой старик.
— В Кусу надо, не здешняя я, — на всякий случай сказала Мария Петровна, — а поезда почему-то не ходят.
— Теперь не скоро пойдут.
— Ребятишки у меня…
— Заходи, переночуешь, — предложил старик.
— У вас тесно, — возразил другой, — к нам веди ребят, у нас просторно.
Она побежала обратно к повозке. Ванюшка снял спящую Ниночку, передал матери и отпустил Десяткина:
— Спрашивать будут, скажешь: довез до станции и ссадил. Понял?
Десяткин огрел кнутом лошадь, и телега запрыгала по камням.
— Обо мне не беспокойся, мама, — сказал Ванюшка. — Если наши еще на Заводской платформе, прикрывают отход, достану лошадь и приеду за вами.
Он побежал в гору, оглянулся — мать с ребятами пропала во тьме.
Поход
Он не вернулся. Едва добежал до Заводской платформы, как паровоз тонко свистнул в жидкую тьму июньской ночи, со стуком дернулись вагоны, и огни Ермоловской домны плавно потянулись назад. Огибая Паленую гору, поезд потащился к Тундушу.
Ванюшка нашел отца на открытой платформе вместе со Степаном и Лаврентием Желниными, Александром Крутолаповым, его сыном Алешкой. У Алешки он спросил о Шляхтине, но тот Рыжего не видел.
Осторожно, словно пробуя песню, в ночь вылетел голос:
— Тоскует Арина, — пожалел Лаврентий Желнин.
После похорон Аркадия Араловца она пришла в штаб Красной гвардии и попросила работу. Мыла полы, кипятила чай, чинила одежду и теперь поехала с отрядом медсестрой.
— Да-а, — протянул задумчиво Степан, отвечая на какой-то свой вопрос, — вот оно что выходит.
Поезд шел. Песня летела над Аем. Дослушали — и тут хватил Степан: