и
Мы все держались его следа. Время от времени из чащи доносился топот беглеца. Наконец оп остановился. Я уселся, раскурил трубку и стал ждать. Я не успел даже затянуться, как слон, громко сопя, еще раз перешел в наступление. Возможно, что, прежде чем мы его увидели,. он, как и в предыдущий раз, обошел место нашего привала п кинулся лишь тогда, когда дуновение ветра дон ело наш запах. Я схватился за ружье и приготовился к бою. Но слон не добежал до нас. Мы услышали треск кустарника — оп упал на землю. Невидимому, последнее напряжение было уже ©му не по силам.
Был со мной еще одисн случай, когда слоя применил тактику нападения из-за угла, и на этот раз я чуть было не сложил свою голову.
Мы только что спустились с ледпиков горы Кениа, лежащих на высоте пяги километров над богатейшими по количеству зверя областями Восточной Африки. Лагерь наш был раскинут в давно знакомых местах на высоте в полтора-два километра над уровнем моря. Здесь же мы стояли пять лег тому назад и прожили, не снимаясь, целый год. Эго место, отличалось здоровым и умеренным климатом. Жена моя была очень утомлена и могла отдохнуть только в условиях длительной стоянки.
Я лее решил использовать время, пока будут доставлены необходимые для устройства постоянного лагеря материалы, чтобы всласть поохотиться в бамбуковых лесах с ружьем и с фотографическим аппаратом.
Вокруг лагеря расстилалось подливное слоновье царство. Но я поднялся выше, к местам, где кончается лее и начинаются бамбуковые заросли. Мне необходимо было тщательно изучить бамбук, так как в- этой именно обстановке я хотел дать задуманную мною группу слонов. Запасов я взял с собой всего на четыре дня. Со мною шли пятнадцать носильщиков, бои-оруженосцы и служители, приученные к обращению с фотографическим аппаратом. После двух дней пути мы очутились на высоте около трех километров, на границе бамбукового леса. Мы продвигались по крепко убитой слоновьей тропе. По старым, приблизительно четырехдиевпой давности, следам можно было установить, чго по тропе прошли три слота. Следы эти были необычайно велики, и я решил отложить фотографирование бамбукового леса и попытаться разыскать слонов. Я предполагал, что они пасутся где-нибудь по-
близости и что преследование их возьмет немного времени. Мы шли до вечера, не повстречав их. На следующий день с рассветом снова пустились в путь и шли, пока перед нами не открылась одна из тех полян, которые так любят слоны. Они часто подолгу остаются на таких полянах и покидают их опустошенными, частью пожрав, частью вытоптав мелкую растительность. Но через нолгода кусты и деревца вновь достигают двух — двух с половиной метров вышины, II •слоны возвращаются па облюбованные места.
Неожиданно я наткнулся па совершенно свежие кучи слоновьего помета, от которых еще шел пар. Слоны не могли уйти далеко. Они были здесь самое большее час тому назад.
Мы пошли напрямик через низкий кустарник, по вскоре возвратились к тому самому месту, где впервые напали па свежие следы. Я решил обойти поляну, чтобы найти таким образом св жепроложенпую тропу, по которой слопы ушли в лес.
Поляна была расположена среди гор как раз в том месте, где лес граничил с бамбуковыми зарослями. На самом краю бамбуковой рощи, по ту сторону поляны, опять видны были свежие следы. Вскоре до пае из бамбуковой чащи донесся треск—слоны находились па расстоянии не более двухсот метров. Я остановился. Одни из туземцев-следоиыгов пошел вперед. Он дошел до поворота, остановился и знаком показал мне, что слоны ушли в этом направлении.
Я несколько успокоился и, повернувшись к нему спиной, стал наблюдать за носильщиками. Они снимали с плеч багаж и укладывали его у корней тосдо сросшейся группы деревьев, которая в случае нападения могла послужить нам прикрытием. Двое боев подошли ко мне с ружьями. Я взял одио из ружей, 54 осмотрел па всякий случай второе, убедился, чго оно заряжено и отослал второго боя к носильщикам, разбиравшим багаж.
Било холодно, стлался утренний туман, руки моп окоченели, и я стал растирать их, прислонив к себе ствол ружья. Пока я грелся, оставшийся со мной оруженосец стал мне показывать патроны, извлекая их по одному из пояса, —обычная предосторожность, благодаря которой охотник может быть уверен в том, что его вооружение в порядке, стальные пули па местах и в случае опасности ему ничто не помешает пронизать черепную коробку слона.
И вдруг, продолжая растирать окоченевшие руки, проверять патроны и опираться грудью па стоявшее на земле ружье, я с несомненностью понял, что за мной, вернее надо мной, стоит слон.
Я никак не могу объяснить, как и отчего я это понял. Я ничего не видел и не слышал. Мальчик, стоявший лицом ко мне, должен был раньше меня увидеть слона, но он не подал мне никакого предостерегающего сигнала. Я знаю одно: я схватился за ружье и стал тихонько оборачиваться, пытаясь в то же время опустить предохранитель. Он не поддавался. Помню, в эту минуту мне пришло в голову, что если очень резко дернуть за курок, то ружье все же выстрелит. Разумеется, эго было бессмысленно, но я так твердо знал, что единственное мое спасение — выстрел, и притом немедленный, что эта идея не показалась мне дикой, и я очень отчетливо запомнил свое решение поступить именно так. Затем произошло что-то, в результате чего я был оглушен. Я далее не знаю, выстрелило ли мое ружье.
Следующее мое воспоминание — бивень, приставленный к самой моей груди. Я схватился левой рукой за
угрожающий мне бивень, правою рукою нащупал второй, схватился за него, с силой взметнулся вверх и, скользнув между бивнями, упал навзничь па землю. Все зги движения были совершенно автоматическими.
Часто, преследуя слонов, я пытался себе представить, чго буду делать, очутившись лицом к лицу с одним из них. Теперь эти умственные упражнения мне очень помогли. Я уверен в том, чго человек, который отчетливо представляет себе такого рода нападение и обдумывает, как его отразить, в минуту действительной опасности автоматически осуществит то, что в спокойную мипуту ему подсказало воображение.
Слоп с размаху вонзил оба бивня в землю. Его вытянутый во всю длину хобот приходился против верхней части моего тела. Мне было ясно, что пришла смерть, но я окончательно уверился в этом секундою позже, увидав глядящие на меня сверху маленькие злые глазки. Слон с силой опустил на меня свой хобот. Я услышал хрюканье, смешанное с каким-то присвистом. Затем все померкло.
Слон только задел меня хоботом. Он подбирал его в эту минуту, чтобы затем снова развернуть во всю длину. У меня был сломан нос, разорвана щека, зубы торчали из-за щеки наружу. Если бы эго был не случайный удар, если бы слон целился в меня хоботом, мне бы не остаться в живых. Кроме того, он ободрал мне все лицо внутренней поверхностью хобота, жесткая кожа которого покрыта колючей щетиной и грубыми складками.
Слон, повидимому, не сразу извлек из земли свои огромные бивни. Что-то задержало их там—то ли корни, го ли случайный камень. Если бы не эго обстоятельство, он обратил бы меня в лепешку.
Слон, видимо, решил, что я мертв, и сломя голову кинулся за убегающими неграми. На мое счастье, он не наступил па мейл. Носильщики впоследствии не могли мне рассказать о происшедшем ничего путного. Хвастаться им было нечем. По ряду признаков удалось установить, что, когда слон кинулся па поляну, носильщики разбежались, куда глаза глядят. Слон носился, неистово трубя, по окрестностям, пытаясь атаковать невидимого врага, раздражающий запах которого доносился к нему отовсюду.
Обычно слон, убив человека, через некоторое время возвращается к трупу и топчет его или отрывает руки и ноги хоботом. Я знал случай, когда негры-носильщики принесли в лагерь только руку, уцелевшую от незадачливого охотника. Слон оторвал ее и бросил на землю, больше от охотника н гчего не осталось, настолько свирепо вколачивал его слон в землю своими тяжелыми ступнями.