Особенно отвратительное зрелище представляет рынок невольников, на который приводились для продажи жители разных племен и всех возрастов. В то время рабство процветало в Африке и поддерживалось завоевателями — белыми.
Рядом со стариками и старухами здесь сидели на земле в ожидании своей участи дети, юноши, красивые девушки и люди в полном цвете сил. Покупатели ходили вокруг них, ощупывали, осматривали и торговались, как-будто перед ними был скот. Наибольшую ценность представляли мальчики в возрасте 12–15 лет — «седаси. По ним торговцы расценивали остальной товар. Если кто хотел узнать цены на рабов, то он спрашивал: почем седаси?» И по цене их соображал, в какой цене стоят другие «сорта» рабов. Дороже «седаси» продавались молодые девушки, которых горожане покупали себе в жены. Это обходилось им дешевле, чем женитьба на свободной женщине.
Положение раба здесь ужасно. Но не лучше положение свободного бедняка, так как и он живет под вечным страхом произвола властей. Но все же рабы предпочитали убегать, и многие из них гибли при охоте за ними и во время перегонов с рынка на рынок. Восстания и борьба туземцев против рабства все же несколько сократили аппетиты работорговцев.
Кроме рабов, другой ценный товар составляли тогда страусовые перья и слоновая кость, которые покупались в большом количестве для доставки в Европу. Купцы сильно наживались на этой торговле, потому что по прибытии в Триполи они продавали, например, слоновую кость втрое дороже, чем купили ее в Куке.
Нахтигаль провел в Куке несколько месяцев. По окончании дождливого времени улицы города стали подсыхать, и тогда-то обнаружилось — какими опасностями грозит населению уличная грязь. Разный мусор, падаль, объедки, которые валялись на земле, попадали в лужи и там разлагались. От этого происходило множество заразных болезней.
Положение было бы еще хуже, если бы коршуны и собаки не очищали до известной степени город. Как только грязь подсохла, и ветер стал разносить пыль, в Куке объявились зловредные лихорадки. Всюду, особенно по ночам, звучали плач и стоны женщин по покойникам. Смерть ходила из дому в дом и не щадила ни знатного, ни нищего, ни раба.
Народ обращался за помощью к попам и монахам, которые отлично зарабатывали деньги. Они обманывали темный народ, продавая направо и налево молитвы и заклинания. Нахтигаль, хотя сам был врач, но не мог исследовать природы этой заразы. Он охотно помогал всем, кто к нему обращался, но пользы от того было мало, потому что у него не было лекарств, да и больные не очень доверяли белому врачу.
Город в это время сильно изменился: люди избегали ходить друг к другу, реже показывались на улице, в торговле был застой. Груды умерших, особенно рабов, закапывали за городом кое-как. Гиены и шакалы легко разрывали могилы. Зараза благодаря этому только усиливалась и распространялась по окрестностям.
Наконец, болезнь стала ослабевать и вскоре прекратилась сама-собой, унеся множество жертв. Нахтигаль начал уже подумывать о дальнейшем путешествии. Не зная на что решиться, он колебался. Однажды он увидал на улицах Куки целое племя кочевых арабов (переезжающих с места на место). Они прибыли сюда для продажи верблюдов и корзин с финиками. Эти арабы принадлежали к племени Аулад-Солиман, которое жило когда-то в Фецане, на берегу Африки, а затем удалилось через Сахару в Судан.
Нахтигаль очень подружился с некиим Хацацом из племени Аулад-Солиман, много беседовал с ним о разных странах. Во время этих бесед он узнал, что его соплеменники собираются теперь в страну Борну. Это путешествие пришлось по душе Нахтигалю. Он надеялся исследовать на этом пути окрестности озера Чад и собрать сведения о знаменитой реке Ниле. Решив это, он стал узнавать, что такие за люди Аулад-Сочиманы и можно ли им довериться.
— Правда, эти арабы непрочь и пограбить богатых купцов, — говорили Нахтигалю его друзья, — но тебя они не обидят. Хацаца все здесь знают, и ему ты можешь довериться больше, чем кому-либо из Аулад-Солиманов.
Но на какие средства ехать? Деньги почти все вышли у нашего путешественника, из Европы же он не получал ничего. Много ходил он по купцам и другим богатым людям, пока один из них, наконец, не согласился дать ему взаймы 200 талеров, да и то с тем, чтобы Нахтигаль выдал ему расписку на 500 талеров, по которой он мог получить долг в Триполи.