Один врач, ныне специалист по тропическим болезням на Гарли-стрит, рассказывал мне, что африканцы, которые находились под его опекой не испытывали такого потрясения при первом контакте с белым человеком. Однако, когда они подходили к мысу Доброй Надежды, знаменитому своими бурями и льдами, заболевшие гриппом ложились, говорили врачу, что умирают, и действии тельно умирали, причем при вскрытии причину смерти установить не удавалось. Врач называл это гипнотической смертью и утверждал, что ему удалось понизить смертность на 75 %. Для этого он каждые полчаса навещал больных, разговаривал с ними, брал их за руки. Это выводило их из своеобразного транса, в который они впадали, вселяло в них ощущение заботы и домашнего уюта, в корне подрывавшее желание смерти.
— Племя тсуйя больше не существует в Шингу, — сказал Клаудио. — Почти вымерли нахуква и матипухи. У авети всего одна хижина, они не танцуют, у них нет вождя. От трумаи и явилапити осталось всего по двадцать человек. У камайюра, когда я сюда приехал, было двенадцать хижин, а теперь пять.
Ближайший врач живет от Васконселоса за 200 миль, поэтому ни один неведомо от чего умерший индеец еще не подвергался вскрытию, чтобы установить причину смерти.
Тем не менее цивилизадо, работавшие на посту, во время эпидемии, замечали, что заболевших индейцев охватывает апатия и они теряют веру в возможность иен целения. Они умирают в тех случаях, когда борющийся, волевой человек выживает.
— Они не хотят помочь себе, — печально сказал Клаудио, и мы невольно взглянули на воина трумаи, который наблюдал пляски мехинаку.
Даже психиатр, который лечит общительного, во всем стремящегося помочь врачу пациента, с трудом может объяснить, что такое это желание смерти. А неопытным людям, которые пытаются заглянуть в без дну, разделяющую цивилизованного человека и первобытного, такая задача и вовсе не по плечу. «Мы ни разу не слышали толкового объяснения», — сказал Клаудио. Он имел в виду, что индеец никогда не рассуждает о жизни и, стало быть, не делает попыток привести жизнь в соответствие с логикой. Трактуя этот предмет с помощью осознанных логических категорий, выражаемых словами, мы, цивилизованные люди, пытаемся объяснить первобытную душу при помощи методов, совершенно несовместимых с нею. Индейцы выражают свою философию лишь музыкой, легендами и действием[25].
К завтраку сегодня были готовы две птицы жакубим, к обеду — рыба. Рубашка моя была полностью зашита, ружье смазано. Солнце стояло еще невысоко, и лучи его косо падали на согнутые спины танцующих индейцев.
Разговор наш вращался вокруг той же темы.
— Камайюра часто приходили к нам лакомиться яйцами и курами, — сказал Клаудио, — и вот мы с Орландо дали им дюжину кур, чтобы они развели их у себя в деревне.
Вскоре камайюра пришли снова, и мы спросили их: «Почему же вы хотите есть наши яйца и наших кур? У вас же есть свои».
— У нас нет больше ни яиц, ни кур. — Камайюра были очень печальны.
— Разве они вам не нравятся? — спросили мы.
— Нравятся, но мы их съели, и у нас их больше нет, — вежливо объяснили они.
— Тогда Орландо сказал им, что, когда он был в последний раз в их деревне, он слышал крик петуха. «Да, у нас есть петух. Не подумайте, что мы едим петухов. Ведь они поют», — ответили камайюра. Они мыслят по-своему, Адриано, совсем иначе, чем мы. И ничего с этим не поделаешь. А знаете, почему мы не разводим здесь Маниок? — спросил Клаудио. — Потому что индейцы Съедают его весь. Каждый год, когда они вырывают из фемли корни, они легко могли бы сажать маниок на будущий год. Но они этого не делают. Лишь когда их урожай подходит к концу, они делают новые посадки, а если посадят мало — берут у нас. Индейцы никогда не думают о будущем. Они совсем не такие, как мы — даже в самых простых вещах. Если до сих пор, — продолжал Клаудио, — никому; не удавалось по-настоящему понять, почему первобытные люди умирают при соприкосновении с цивилизацией, то это оттого, что очень трудно постичь законы первобытного мышления. Пули и болезни несут индейцам смерть — это ясно каждому, но опасность других сторон нашей цивилизации для индейцев далеко не столь очевидна. Металлическая кастрюля — благо для цивилизованного человека, но может иметь разрушительные последствия при племенном строе. Западная религия — величайший дар, который мы можем им предложить, но прививать ее следует крайне осторожно, в противном случае она может лишь разрушить существующее у индейца представление о мире, не давая взамен ничего доступного его пониманию.
Политика братьев Вильяс основывалась на принципе — сначала изучить индейцев, а уж потом знакомить их с приемлемыми для них сторонами цивилизации. Во всех остальных районах Бразилии альтруисты-миссионеры так увлекались проповедью слова божьего и столь усиленно навязывали свой идеализм, что их чрезмерная доброта приносила индейцам только вред. «Эта проблема, — задумчиво произнес Клаудио, — требует от человека, который стремится помочь индейцам, прежде всего одного: желания всегда понимать другого».
На этом наш разговор окончился. А на следующее утро к нам на несколько часов прибыла на самолете некая леди из Соединенных Штатов. Самолеты не прилетали к нам уже несколько недель, и ее появление было просто чудом. Леди выглядела здесь так же нелепо, как балерина на овощной ферме. Тем не менее это была добрая, щедрая женщина, вероятно, связанная с какой-нибудь филантропической организацией или обществом альтруистов.
— Молодой человек, будьте добры, попросите вон того туземца снять штаны — я хочу сфотографировать его. Это нужно для текста к нашему обращению. Вы считаете, что это неудобно? Действительно, стыдно. Ну, хорошо, тогда скажите, для чего он раскрасил тело красной краской. Чтобы быть красивым? Значит, у них это вроде нашей пудры и помады? Правда? Послушайте» я и сама кое-что знаю об индейцах. Мой двоюродный брат жил в Бразилии среди людоедов. Вы говорите, что в Бразилии нет настоящих людоедов? Что существует только ритуал, когда едят человечье мясо? Ну, об этом я ничего не знаю. Это могло стать ритуалом лишь теперь, когда они уже цивилизованные, а когда мой двоюродный брат жил здесь, они были самыми настоящими людоедами.
В этот момент к берегу пристало каноэ, из него вышел старший сын вождя племени мехинаку. Кожа у него была неприятного желтого цвета: три месяца он прятался от солнечного света. Вокруг всей его правой ноги шла глубокая бороздка, словно выжженная раскаленной докрасна кочергой, ниже нога представляла собой сплошной черно-синий кровоподтек. Я знал, что несколько недель жгут из жестких лиан стягивал в этом месте его ногу, а теперь, когда жгут сняли, мальчику предстояло пить ядовитый напиток, как того требовал обряд посвящения. Четыре месяца назад он был совершенно парализован, и ему удалось спастись лишь благодаря тому, что его быстро доставили на самолете в больницу. Врачи категорически запретили ему снова пить яд.
Мальчик ходил вокруг хижины и заглядывал в щели между бревнами, стараясь рассмотреть, кто был внутри. Увидев Клаудио, он направился к двери.
Американка вскоре улетела, но следующий самолет доставил другого посетителя. Из «дакоты» вышел маленький человечек и резвой птичьей походкой направился к посту. Один индеец нес его чемодан, другой тащил ящик с апельсинами.
Подойдя ко входу в хижину, он обернулся и посмотрел на индейцев.
— А где мой несессер? — спросил он голосом канарейки. — Где мой несессер? Индейцы украли мой несессер!
Он, как истерик, подпрыгнул на месте и ринулся выяснять, «кто тут главный», нервно прихлебывая из фляжки, которая на цепочке от часов свисала с его пояса. Индейцы с любопытством смотрели на него.
В конце концов Клаудио спросил индейцев, не видели ли они этот несессер. Один из индейцев ответил, что с самолета было получено лишь два предмета и оба доставлены на пост.
— Не может быть! Не может быть! Эти индейцы просто воры. Что мне теперь делать? У меня нет мыла! Я не смогу умыться!
Я счел момент неподходящим для того, чтобы излагать ему передовые взгляды на умывание, бытовавшие в Васконселосе, и повел его завтракать. Рис и бобы повергли гостя в крайнее уныние, и через два дня я увидел, как он расплачивался с аветийцем несколькими крючками за небольшую рыбу. Пиони сварил ее, и она была подана гостю к завтраку.
25
Подобная теория «алогического» характера мышления у отсталых народов длительное время пропагандировалась французским социологом и этнографом Леви-Брюлем. В виду ее полной несостоятельности она была в конечном счете отвергнута не только советскими, но и большинством зарубежных ученых.