Пиони и Акуэте стали извиваться во все стороны, подражая гимнастическим упражнениям караиба. Они до изнеможения хохотали, кувыркаясь в бархатистом песке. Мне пришли на ум неуклюжие свиноподобные животные — тапиры. У них из всех животных наиболее бедное воображение, но даже их привлекает вода и лунный свет. Они играют и резвятся на берегу реки, не подозревая, что легко могут стать добычей охотника.
Здесь, на песчаном берегу Кулуэни, легкий ветерок навевал сказочные легенды, доносил до меня голос неведомых безлюдных пространств, рассказывал об удивительных вещах, неизвестных в городах к востоку отсюда. Но, как всякая дикая красота, ночь была неприветлива и холодна.
Пришлось вернуться в укрытие среди деревьев, где можно было согреться у костра.
Я положил на лезвие ножа маниоковой муки и испек ее в пламени — после этого она Становится совсем другой на вкус. До меня доносилось бормотание индейцев, лежавших в гамаках.
Пиони произносил слово по-португальски — этот язык знали все трое, — а затем приводил его эквивалент на кайяби. Двое других слушали и говорили соответствующее слово на авети. То был поистине неисчерпаемый предмет беседы, и она плавно и непринужденно текла до тех пор, пока не было упомянуто название какой-то птицы, после чего Пиони стал рассказывать необычайно сложную легенду, понять которую было совершенно невозможно. Тем не менее птица эта имела какое-то отношение к богу.
— А ты знаешь что-нибудь о боге каяби, Пиони?
— Кое-что помню, Адриано. Когда я был совсем маленьким, мне рассказывал о нем дедушка, а теперь все это знает только мой дядя (родителей Пиони убили). Он живет очень далеко, в кайябской Куябе. Но я кое-что помню. Был бог, он все сделал, потом он превратился в человека, и люди убили его.
Та часть племени кайяби, к которой принадлежал Пиони, возможно, имела дело с миссионерами. Потом кайяби укрылись здесь среди джунглей и начали войну с цивилизадо.
— А почему они убили отца, Пиони?
— Не знаю, я был совсем маленьким, когда дедушка рассказывал мне об этом. Потом появилось дерево. Большое дерево. Много людей, взявшись за руки, не могли обхватить его, и они принялись рубить его топорами. Когда на земле стало много маленьких деревяшек (при этих словах Пиони поднял с земли маленькую веточку, и я понял, что он имел в виду щепки), пришел бог. Он сказал людям, что это дерево поддерживает небо. Не знаю, правда ли это. Так мне говорил дедушка. Бог сказал, что если они срубят дерево, небо упадет и убьет их и его вместе с ними. Тогда люди испугались, подобрали все деревяшки до единой и вложили их обратно в большое дерево. Потом, когда они прошли через воду…
— Ты хочешь сказать — дождь?
— Не знаю. Все это мне говорил дедушка, а я был тогда совсем маленький. Когда они прошли через воду, дерево опять стало хорошим, но дедушка сказал, что теперь оно не такое крепкое — трещит. Может быть, — закончил Пиони, — оно и упадет.
Пиони погрузился в размышления. Я лежал и разглядывал звезду, сиявшую между листьями деревьев. Завтра мы, быть может, пойдем на охоту, а быть может, нам хватит рыбы и черепашьих яиц. Возможно, мы вернемся в Васконселос послезавтра, а может быть, пробудем здесь еще долго. Мы примирились с тем, что ждать нам еще не один месяц. Теперь уже неважно, что экспедиция задерживается. Казалось, от первых, таких тревожных недель пребывания в Васконселосе меня отделяют не месяцы, а целые тысячелетия.
Ночью Пиони почудилось, что с ветви над его головой на него смотрит пантера. Как ни странно, этот семнадцатилетний обитатель джунглей был чрезвычайно нервен. Он шепотом попросил Акуэте передать ему ружье и выстрелил в воображаемого зверя. Сверху посыпались листья и ветки. «Этот Пиони просто младенец», — пробурчал Калуана из своего гамака.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭКСПЕДИЦИЯ К ГЕОГРАФИЧЕСКОМУ
ЦЕНТРУ БРАЗИЛИИ
Глава XI
ЭКСПЕДИЦИЯ ВЫСТУПАЕТ В ПУТЬ
После отъезда Орландо шум самолета каждую неделю привлекал к посадочной площадке целую толпу. В надежде получить подарки индейцы приходили сюда с младенцами на руках.
— Орландо привез ножи и кастрюли! — кричали они. глядя в небо. — Орландо привез нам жалованье! — кричали рабочие, бросая на, землю мотыги.
Мы с Клаудио не спеша шли последними, всем своим видом показывая, что хоть мы-то по крайней мере не бросили все, заслышав самолет, и не кинулись сломя голову к посадочной площадке. «Завтра экспедиция выступит в путь», — уверяли мы друг друга.
Прокатившись по дорожке, самолет останавливался, и первым у двери оказывался Рауни из племени тхукахаме. «Я тоскую по матери, брате и девушке, на которой я хотел жениться», — однажды скорбно сказал он мне, и я знал, что без помощи Орландо он не может вернуться в свою деревню — идти туда надо было через места, населенные индейцами журуна. Каждую неделю Рауни шарил огромными ручищами по двери самолета, словно понуждая команду открыть ее. Едва дверь открывалась, он совал в самолет свою массивную голову — вероятно, с таким же вожделением медведь всматривается в темное дупло. Лицо его, как барометр, отражало и наше настроение. Четырежды на протяжении последних четырех недель голова его опускалась, словно налитая свинцом, на пятый раз, гневно насупившись, он подошел к пилоту. «Почему ты не привез Орландо?» — спросил он. Внезапно увидев перед собой странное существо, в изуродованной губе которого с треском прыгала деревянная пластинка, летчик ответил шуткой. Рауни зарычал и замахнулся ружьем. Еще немного — и он опустил бы приклад на шею летчика, но Клаудио вовремя подскочил и удержал его.
Пошла шестая неделя. Мы уже потеряли всякую надежду увидеть Орландо, как вдруг в дверном люке «да-коты» появился какой-то незнакомый нам человек. Волосы у него были острижены, на нем была новая рубашка, штаны и башмаки, и хотя узнать его было нелегко, сомнений быть не могло — это был бразильский Санта-Клаус[29]. Орландо вернулся. Посадочная площадка огласилась радостными воплями.
Через десять минут я прошел мимо Рауни, который с гордым видом собственника шел к хижине, где размещался склад. К груди он прижимал корзину.
— Чашки, — сказал он. Из-под мешковины, краешек которой он, сгорая от любопытства, надпорол ножом, действительно выглядывали чашки. — Для моего племени, — твердо добавил Рауни, поспешно унося корзину.
По тропинке с грохотом катились огромные 44-галлоновые бочки с бензином; Пиони нес несколько дешевых ружей, на поясе у него, как у техасского шерифа, болтался новенький однозарядный пистолет 22-го калибра. Другой индеец сгибался под тяжестью ящика с провизией. Воин-камайюра тащил мешок, из которого сыпались бобы; ловкий, как всегда, Калуана нес громоздкий с виду, но совсем легкий узел с одеждой. От самолета к складу тянулась вереница людей с припасами для экспедиции и подарками, которые предстояло раздать жителям Шингу.
«Через три дня, — сказал Орландо, — должна отплыть первая лодка». И скоро мы увидели, как у реки старый рабочий Жозе конопатил и смолил каноэ. Он заделывал щели и обивал их полосками жести, используя для этой цели банки из-под маргарина.
— Жозе, — спросил я его, — а во время путешествия лодки не будут протекать?
— Нет, Адриано, — ответил он, — Маргарин был очень хороший.
Мы не могли взять с собой запас горючего на все путешествие, поэтому выше по реке был устроен склад. Жозе, наш новый работник, который только что приехал из бассейна реки Арагуая, отмерял литровой банкой из-под орехового масла смесь авиационного спирта с бензином. Мы стали звать его Жозе-младший. Повсюду в хижине — на полу и на столе — были разбросаны карты, носившие следы ожесточенной разметки карандашом.
На следующий день очередной самолет доставил пополнение. Геолог Франклин Гомес привез с собой аэрофотоснимки реки Шингу, недавно сделанные его фирмой «Проспек». Мы тщательно рассматривали их через лупу и подробно обсуждали.