Пока мы жили на реке Электрического Угря, Рауни много рассказывал мне об отношениях полов в их племени; это было связано с индейской проблемой вообще и с нашими поисками тхукахаме в частности. Но все, что он мог сказать по этому поводу, до него очень ясно изложил индеец журуна по имени Сирири. Однажды я спросил Сирири, сколько детей он хотел бы иметь.
— Двух мальчиков и двух девочек, — ответил он.
— Почему? — спросил я.
— Потому что это красиво.
— А вдруг будет больше?
— Нет, — твердо сказал он. — Журуна знают лекарство. Глупо иметь много детей. Все время много работать. Когда женщина не хочет иметь ребенка, она идет в лес. Ты знаешь сипо? Это такое растение. Она пьет настой — и все кончено. У нее нет больше ребенка. Ты знаешь жену Бимбины? Сейчас она пьет лекарство, потому что больше не хочет детей.
Я уже слышал от Клаудио, что этот противозачаточный напиток приготовляется из растения, по виду напоминающего черные бобы. Пьют его пятнадцать дней с перерывами на каждом четвертом дне. В качестве примера он привел женщину племени камайюра, у которой было пятеро сыновей. Она приняла лекарство и в течение десяти лет не рожала детей. А затем приняла противоядие и снова забеременела.
Я спросил Сирири, что случится, если женщина потом опять захочет ребенка.
— Тогда женщина идет в лес и ищет другое лекарство. Лист дерева. Их много на Манисауа-Миссу. Затем она водит им по животу (он имел в виду втирание).
— Сколько раз?
— Целый день. Если лист длинный, это мужской лист, если круглый — женский. Если она хочет сына, она проводит по животу мужским листом, если дочь, то женским.
Я знал, что стоматические противозачаточные средства индейцев изучались в английских и американских лабораториях и были признаны эффективными, но недостаточно надежными и к тому же, возможно, вредными.
— А если у женщины нет мужа, — допытывался я, — а она все же пользуется этим листом, у нее может быть ребенок?
— Нет. Не бывает ребенка. Если нет мужа и родится ребенок, — лицо Сирири приняло серьезное выражение, — отец становится злой. Отец бьет. А в вашей Куябе отцы караиба тогда тоже бьют? — вежливо осведомился он.
— Да.
— Я полагал, что отец караиба за это тоже побьет. Ты знаешь жену сына Бимбины? — продолжал Сирири. — Задолго до того, как она вышла замуж, у нее в животе был сын. Но мать очень любила ее и не сказала отцу.
Потом мать побила сына, и после этого сын умер. Дочь много дней болела, и отец говорил: «Дочь больна». Но мать говорила, что ее только лихорадит, и еще через несколько дней она поправилась. Но через две луны у девушки опять появился ребенок.
— Послушай, Сирири, как же мать убила ребенка? Лекарством из леса?
— Не знаю. Никто не знает. Только матери. Они кладут руку сюда, — он показал на живот, — и все. Ребенок умирает и выходит.
— И девушка сделала так во второй раз?
— Нет. На этот раз отец увидел. Теперь, — закончил Сирири, — она жена сына Бимбины.
Хотя в Шингу нечасто встретишь индейца более сорока лет, среди жителей большинства деревень детей до пятнадцати лет, как мне показалось, меньше, чем людей старше сорокалетнего возраста. Это, вероятно, указывает на низкую рождаемость. На этом факте видно, какую роль в вымирании индейской расы могут играть противозачаточные средства. Правда ли, что родители индейцы умышленно стараются не рождать детей на этот несчастный свет? В Шингу об этом никто ничего не знает.
Однако одно очевидно. Когда я спросил Рауни, почему его племя разделилось в междоусобной войне и мы вынуждены разыскивать его соплеменников, он ответил: «Женщины».
— Когда мужчине нужна женщина, — добавил он тоном мудреца, — мужчина воюет.
Глава XIX
ЗЕМЛЕЕДЫ
— Лодки! — Рауни спрыгнул с бревна. Мы сидели у костра. — Лодки! — закричал он, повернувшись к чаще. — Вон там, далеко, две лодки!
Был вечер на реке Электрического Угря. Крик Рауни прозвучал в душном воздухе ободряюще; словно звук боевого рожка. Клементи стал подбрасывать в костер ветки, я принялся ощипывать индюка и индейку, весь наш крошечный лагерь засуетился, предвкушая скорое выступление в путь. Даже деревья вокруг, казалось, задрожали от возбуждения. Ожидание кончилось, теперь должны были начаться поиски тхукахаме.
Через пятнадцать минут в прибрежной тени показались две лодки основного отряда. Мы приветствовали их в темноте, и на берег сошли Орландо и остальные наши спутники. Похожие на пугала, они выстроились вокруг костра.
Они добрались до Серра-дос-Кооденарес, и геологическая разведка завершилась. Не обнаружив ничего интересного, они поспешили назад, чтобы как можно лучше использовать оставшееся время. Прибывшие набросились на еду, и, когда расправились с ней, Орландо объявил, что завтра на рассвете мы выступаем. Запас риса и бобов у нас был меньше чем на неделю, а мы даже не знали, где на всей обширной территории Шингу следует искать тхукахаме.
Еще тогда, когда мы только узнали, что деревня тхукахаме у водопада Мартинс покинута, я подивился, каким образом братья Вильяс рассчитывают найти остатки этого племени. Искать кочующих индейцев в джунглях без путей и дорог, на территории, равной по площади Британским островам, казалось мне безнадежным занятием, но в тот вечер на темном берегу реки, слушая разговор Рауни с Бебкуче, я понял, что у нас есть несколько надежных путеводных нитей. Если в племени произошел раскол, его истоки следовало искать в традиционной внутриплеменной борьбе. И если кланы разделились, то мейтуктире — клан Рауни и Бебкуче — почти наверняка вернулись на восток, на привычные охотничьи места.
Когда Бебкуче был еще юношей, они в течение десяти лет постоянно совершали набеги на пограничную область Зеленый лес, где обитали серингейро, и путь в те края вел вдоль реки Либердади. Стало быть, мы могли рассчитывать найти ментуктире где-либо поблизости от этой реки.
На следующий день мы добрались до этого притока, впадающего в Шингу с востока. Либердади оказалась широкой, но мелкой рекой. Мы медленно направились вверх по течению, с трудом перетаскивая лодки через песчаные отмели и избегая колющих скатов, таившихся на дне.
К вечеру мы добрались до того места, где Орландо когда-то повстречался с ментуктире, и Рауни отправился на поиски соплеменников.
Пока остальные участники экспедиции занимались устройством лагеря, я наблюдал, как Рауни снимал с себя караибские одеяния — рубашку и шорты — и чистил голубые и белые бусы, свисавшие у него с ушей. Он сделал себе из тростника «фиговый листок», привязал ко лбу перья и, взяв с собой одно ружье, скрылся за деревьями. Сняв одежду, он стал выше ростом и осанистее. Прошло пять дней, прежде чем я снова увидел его.
Все это время другой тхукахаме, Бебкуче, был постоянно на виду. Я неизменно встречал его в лесу. Его причудливая, унылая фигура маячила в кустах, словно призрак. Две свиньи, которые ему подарил Орландо, перенесли длительное путешествие по реке, преодолели пороги, их не разорвали собаки в деревне журуна, и они не погибли, даже несмотря на свое любопытство и непомерный интерес ко всяким опасным вещам, которые можно встретить в таинственном лесном мире. Но у нас уже не оставалось для них риса и бобов, и их отпустили на волю, где они питались орехами и ягодами. Связывавшие их путы перерезали, чтобы дать им возможность бегать от пум, и Бебкуче ежедневно прослеживал их путь. Найдя свиней, он запоминал место и на другое утро возвращался туда, чтобы все время быть в курсе их передвижения.