В центре этого края расположен пост Капитан-Васконселос, нечто вроде столицы джунглей, основанной братьями Вильяс Боас, и теперь эта столица, к которой мы направлялись, все больше занимала наши мысли, вытесняя гул удалявшегося самолета.
— Эти «дакоты» — словно голуби, — с воодушевлением рассуждал Орландо. — Если им понравишься, они всегда возвращаются.
Мы с Жуаном молча слушали Орландо и шли дальше.
Мало-помалу слой пыли становился тоньше; вскоре по обе стороны тропинки деревья расступились. Впереди показалось открытое место. Это и был Капитан-Васконселос. На этом унылом, безлюдном посту нам предстояло жить не один месяц.
По первому впечатлению тут было просторно. Лес, который рос повсюду всплошную, здесь был вырублен, и на росчисти росли лишь отдельные деревья. Хотя пейзаж этот, возможно, и нравился бразильцам, англичанина, воспитанного в духе «Зеленых дворцов» Хадсона и роскоши тропического рая, он разочаровывал. Кусты не пестрели яркими цветами, трава была бурой и пожухлой. Черные и голые стволы деревьев так и остались лежать там, где они были срублены, огонь обглодал их кору и сжег листья. Правда, некоторые стволы оттащили к опушке леса, и немало пней было спилено почти под самый корень, но в остальном пост напоминал место аварийно-спасательных работ. Стволы деревьев резко выделялись на голой земле и гнили под палящими лучами солнца. Казалось, в джунглях разорвалась бомба.
С трех сторон росчисти длинной стеной возвышался лес, словно мрачная безжалостная ограда концентрационного лагеря. Правда, на несколько миль к югу тянулось открытое болотистое пространство. Но и тут джунгли не давали обозреть местность: длинная полоска растительности закрывала горизонт — стены тюрьмы смыкались.
— Друзья, — пробормотал Орландо, — вот мы и дома.
С ним поздоровалось несколько голых индейцев, направлявшихся к западному краю росчисти в свою хижину. Стройные и тугие, как их шестифутовые луки, они еще больше подчеркивали неподвижность окружающего пейзажа. Большинство их племени погибло от рук дикарей тхикао, до которых можно было добраться на самолете за пять минут, а оставшиеся в живых сбежались сюда, под защиту Орландо.
Впереди, на клочке голой земли, виднелся пост, словно прыщ на запыленной лысой голове. С полдюжины хижин окружало хижину побольше. Бревенчатый частокол служил ей стенами, а пальмовые ветки — крышей. И только складские помещения сделали уступку цивилизации — они были крыты рифленым железом.
Солнце палило немилосердно. Пост был не чем иным, как кучкой хижин, наспех построенных на росчисти в глухом лесу. Он давал приют нескольким десяткам домашних животных. Они здесь дрались, добывали себе пропитание, спали и здесь же мочились.
Мы уже хотели войти в главную хижину, как вдруг сбоку от нее показалась небольшая свинья. Осторожно оглядевшись по сторонам, она прошмыгнула у нас между ног и бросилась наутек. Через несколько секунд откуда ни возьмись вылетела свора собак. Они кувыркались друг через друга, стараясь протиснуться в дверь, потом пробежали по нашим ногам и с кровожадным лаем пустились за свиньей.
Мы задумчиво смотрели собакам вслед, пока они не скрылись в джунглях.
— В один прекрасный день собаки расправятся с этой свиньей, — сказал Жуан и, лениво пожав плечами, переступил порог.
Войдя внутрь, мы попали во мрак. Снаружи в глаза бил яркий солнечный свет, а здесь было темно и сыро, как в логове зверя. Окон не было, но широкие промежутки между бревнами частокола пропускали свет. Крыша из пальмовых ветвей держалась на трех гигантских стволах, высоко над головой, в таинственном полумраке маячили стропила. Пол был глинобитный. Тут, словно в доме какого-нибудь английского аристократа, царил полумрак, который, казалось, заполнял все помещение.
— Роскошный дворец, — сказал Орландо, сделав выразительный жест. Подойдя к южной стене хижины, он улегся в гамак и испустил блаженный вздох. — Ах, как хорошо!
Мы с Жуаном направились к противоположной стене.
— Залезайте в гамак, — сказал Жуан, — теперь торопиться некуда.
Место у северной стены, где я обычно спал, было на сей раз занято прирученными лесными птицами — дятлом и лесной куропаткой. Я вежливо согнал их, встряхнул гамак и лег. Как сказал Жуан, торопиться было некуда.
Воцарилась тишина. Дятел вернулся и уснул под самым моим носом.
Я принялся рассматривать желобки, протертые в столбах веревкой гамака, и мрачно размышлять о том, не упадут ли столбы, не потечет ли крыша во время дождя, если дождь вообще когда-нибудь пойдет. Гадал, что будет сегодня на обед. Две недели подряд мы ели рис и бобы, и все вариации нашего меню были весьма ограниченны. Может быть, сегодня будет рис, может, бобы. А может, то и другое вместе. Этот элемент случайности чудовищно облегчал наше однообразное существование в джунглях.
Во мраке хижины, вперив взгляд в потолок, медленно раскачивался в гамаке Орландо. Одна нога его, которой он время от времени отталкивался, волочилась по полу. Для меня все это означало на худой конец несколько недель задержки. Ведь я не имел в джунглях никаких важных дел. Но Орландо не мог сидеть сложа руки, зная, что его ждут дела. Даже в Бразилии семь месяцев ожидания — срок немалый.
От нечего делать я стал раздумывать о причинах нашей задержки. Теоретически экспедиция была несложной.
Пока мы торчали в джунглях, президент Бразилии[3]рисковал собственной карьерой и истощал государственную казну, стремясь построить в глубине страны новую столицу. Бразилиа, как он ее назвал, должна была изменить будущее страны. Столице предстояло переместиться в стратегический центр государства, в место, открывающее доступ к громадным природным ресурсам Бразилии. Новая столица, должна была переключить внимание нации от Рио-де-Жанейро и атлантического побережья к той великой судьбе, которую сулит ей освоение нетронутых лесов Амазонки, и наша экспедиция была частью этой программы. Нам предстояло спуститься в лодке по реке Шингу и выжечь посадочную площадку Для самолетов точно в географическом центре Бразилии.
Было известно, что это место находится в сердце легендарной цитадели лера, где Орландо провел последние пятнадцать лет. В этом краю было построено шесть постов, но местность между ними и окраины этой области оставались почти неисследованными, и наша экспедиция должна была в какой-то мере завершить труды братьев Вильяс Боас. В течение многих лет они пытались нанести лесу окончательное поражение, но, так как область эта не имела точных границ и здесь не было ни магнитного полюса, ни вершины, подобной Эвересту, где можно было бы водрузить флаг победы, посторонним трудно было оценить их усилия. Поэтому правительственным чиновникам пришла в голову мысль — выжечь в географическом центре Бразилии посадочную площадку для самолетов. Видимо, они рассуждали так: если экспедиция сможет добраться до точки, выбранной по расчетам географов, это будет свидетельствовать о том, что бразильцы могут пройти к любому пункту, произвольно выбранному в самом опасном районе Амазонки. А если экспедиция сумеет построить площадку для самолета и на ней сможет приземлиться президент Кубичек, это будет символизировать победу человека над силами природы и означать, что Бразилия победила величайшие лесные пространства земли.
Таков был план. Но, ожидая на посту Капитан-Васконселос начала экспедиции, я с грустью осознал, что конкретное его осуществление и выбор участников экспедиции выглядят в действительности куда сложнее.
Вероятно, проще всех обстояло дело со мной. Окончив Кембриджский университет, я отправился в дальневосточную экспедицию, снаряженную Оксфордским и Кембриджским университетами, которая длилась год. Затем я участвовал в такой же экспедиции в Южную Америку. Это заняло еще год. Последний этап нашего путешествия привел нас в Капитан-Васконселос, и я попросил Орландо принять меня в его группу. Стоя перед ним, я нервничал и уповал на то, что борода придаст мне вид заправского исследователя.