— Из этого ничего не выйдет, — тихо сказал он. Оставшись одна, Мэгги почувствовала, что сползает по стенке вниз. Однако глаза ее оставались сухими, хотя никогда еще ей так не хотелось плакать, как сейчас. Трудно было глотать, а в груди такая тяжесть, что невозможно вздохнуть. Что он хотел сказать? Что не выйдет? Несомненно, он не имел в виду их брак. Из него и не должно было выйти ничего хорошего. Они поженились для того, чтобы он оказался неудачным. Все другие варианты были неприемлемыми для них обоих.
Мэгги подобрала ноги к груди и обхватила их руками. Не собирается ли Коннор нарушить их соглашение? Сегодня утром она видела, как Джей Мак увел Коннора одного в библиотеку. Ни отец, ни Коннор потом не упоминали об этом, но Мэгги знала, что там произошло. Джей Мак вручил Коннору бумаги на ранчо. Земля снова принадлежала Коннору и была в безопасности от тирании Северо-Западной железнодорожной компании и от грабителей-магнатов. И все, что ему пришлось для этого сделать, — взять жену, которая ему была не нужна, которой он не желал и которая ему не нравилась.
Коннор быстро достал лед. Ресторанные служащие завернули осколки льда в полотняную салфетку и, кроме того, дали еще целое ведерко. Все в отеле «Сент-Марк» были рады услужить новобрачным.
Коннор положил салфетку со льдом на диван и поставил ведро на мраморную доску перед камином.
— Идите сюда, — позвал он, протягивая руку.
Мэгги колебалась, но он не опускал руку. Она подала ему руку и позволила поднять себя на ноги. Он указал ей на диван. На этот раз, вместо того чтобы сесть самому, Коннор опустился на колени и положил больную ногу Мэгги на табурет. На несколько дюймов поднял подол ее ночной сорочки и слегка прижал салфетку, наполненную льдом, к щиколотке.
— Слишком холодно? — спросил он. увидев гримасу на ее лице.
— Я могу это вытерпеть.
— Я не о том спросил. Я могу взять еще одно полотенце и обернуть им лед, если он слишком холодный. Мэгги старалась быть учтивой.
— Все хорошо.
Коннор опустился на корточки.
— Приношу извинения за то, что сделал, — сказал он. — Я не хотел причинить вам боль.
Мэгги понимала, что он говорит о физической боли. Другую боль он причинил ей вполне намеренно.
— Знаю. Все в порядке.
— Вы всегда так легко прощаете людей, причинивших вам боль?
От удивления Мэгги широко раскрыла глаза:
— Не понимаю.
— Я тоже, — сказал Коннор, внимательно глядя ей в лицо. Кошачий разрез ее глаз становился более явным, когда она склоняла голову набок. Она втянула нижнюю губку и прикусила ее зубами — привычка, которая могла указывать на задумчивость или беспокойство. Когда она сдвигала брови, между ними пролегала крохотная вертикальная морщинка. Он неожиданно увидел ее сидящей на широкой кровати, очертания ее стройного тела были как-то одновременно и резкими, и жаждущими, такой он увидел ее, войдя в комнату в борделе.
— Если бы я знал тогда… — Его голос замер. Поступил бы он иначе? — подумалось ему. Залез бы он в ту ночь в ее постель? Он просил тихую девушку, которая не станет задавать слишком много вопросов или, что еще хуже, докучать ему историей своей несчастной жизни. Он не хотел ничего знать о женщине под ним, женщине, которая приняла его в себя и позволила ему выплеснуть свое отчаяние в ее легкое и хрупкое тело. Он не хотел, чтобы это было таким глубоко личным. — Не важно, — сказал Коннор. Маска, под которой он прятал лицо, снова была на месте. Он встал. — Что вам сказал администратор, когда вы просили другую комнату?
Мэгги была застигнута врасплох. Этого вопроса она ждала гораздо раньше. Она чуть не забыла, что собиралась ответить.
— Отель переполнен, — сказала она. — Управляющий сказал, что свободных комнат нет.
— Ни одной? — В уголке рта Коннора играла полуулыбка. — Жаль, что я этого не знал.
— Почему? — нахмурилась Мэгги.
— Не стал бы трудиться и просить комнату. — Он исчез в соседней спальне, а когда вернулся, в руке у него был чемодан. Зажатый в спешке рукав рубашки торчал из щели в боку.
— Комната 313, — сказал он. — Управляющий без труда устроил меня, когда я сказал ему, что не хочу вас беспокоить. В сущности, он предложил мне на выбор несколько комнат. В некоторых были две спальни, но я объяснил, что не вижу смысла рисковать, чтобы при переселении еще сильнее не повредить вашу ногу.
Мэгги тихо застонала, ее лицо вспыхнуло от смущения, так ее уличили во лжи.
— Надеюсь, вы выглядели должным образом раздосадованным, когда разговаривали с ним, — сказала она, пытаясь сохранить достоинство. Мысль о том, что Коннор мог показать свое удовольствие, даже восторг, от того, что избавился от своей невесты на эту ночь, была унизительной.
Коннор не ответил, пока не оказался в коридоре, за пределами досягаемости слуха Мэгги.
— Выглядеть раздосадованным было самым легким, — пробормотал он.
Глава 7
Утром Коннор присоединился к Мэгги за завтраком в ее номере.
— Хорошо спали? — спросил он, вспоминая собственную беспокойную ночь.
— Да, — быстро ответила она, стараясь не смотреть ему в глаза.
— Значит, нога вас не беспокоила?
— Что? Ах да. — Мэгги думала не о ноге в эту бессонную ночь. — Нет… нет, она меня не беспокоила… со всем не беспокоила. Сегодня я уже не хромаю.
Коннор поднял выпуклую серебряную крышку, которой было накрыто блюдо с яичницей и беконом, и стал накладывать себе на тарелку.
— Вы в состоянии ехать?
— Да, конечно.
Он кивнул, не вполне удовлетворенный ответом, не желая верить.
— Бекону?
— Один кусочек, пожалуйста.
Он положил ей два и щедрую порцию яичницы. Разломив для себя кекс и намазав его маслом, он отдал ей большую половинку. Коннор следил за тем, чтобы кофе у Мэгги в чашке оставался горячим, подливая понемногу каждый раз, когда она делала несколько глотков.
Его предупредительность заставляла Мэгги нервничать. Хотя аромат пищи дразнил ее обоняние, она обнаружила, что под пристальным взглядом Коннора еда кажется ей совершенно безвкусной.
Он заметил, что она больше размазывает яичницу по тарелке, чем ест, и заметил:
— Вам придется сделать над собой усилие и поесть. Мы хоть и не отправляемся на Запад в крытом фургоне, но вы будете удивлены, когда обнаружите, сколько это путешествие отнимает сил. Лучше поесть как следует.
Мэгги склонила голову набок и уставилась в свою тарелку.
— Не могу есть, когда вы так меня опекаете. Вы словно наседка над цыпленком. — Молчание, воцарившееся после ее замечания, было таким долгим, что Мэгги была уверена, что он рассердился. Потом осмелилась поднять глаза.
Коннор разразился хохотом. Ее изумление было столь ощутимым, что он расхохотался еще сильнее. В конце концов он вынужден был вытереть глаза салфеткой.
— Не так это и смешно. Коннор понемногу успокоился.
— Никто никогда не обвинял меня в этом, — объяснил он. — Вот и все. Меня называли… ну, можете себе вообразить. Вы сами наградили меня несколькими нелестными эпитетами.
Мэгги почувствовала, как краснеют лицо и шея.
— Но назвать меня наседкой? Нет, так меня еще никто не называл, — Он быстро проглотил еще кусочек яичницы и подхватил с блюда еще кусочек бекона, потом встал из-за стола. — Я оставил свои вещи в том номере, — сказал он. — Сейчас пойду за ними, так что можете спокойно закончить завтрак. Нас ждут на железнодорожной станции в одиннадцать, так что есть еще немного времени.
Когда Коннор ушел, Мэгги поняла, какое она испорченное создание. Ей недоставало его общества. Дома она никогда не ела в одиночестве, только если заболевала. За столом всегда велись беседы, обменивались мнениями или рассказывались разные истории. Ей будет этого недоставать, несмотря на то, что сама она редко начинала споры и еще реже принимала в них активное участие. Ее всегда окружали разговоры, а она довольствовалась молчаливой ролью. Ее сестры считали ее настолько непроницаемой, насколько это возможно для жительницы Нью-Йорка. Легкая улыбка тронула губы Мэгги, а в глазах застыло далекое выражение, как у человека, погруженного в детские воспоминания.