О, как ты красив, Рон Хьюз! Ты крепок и силен, и твои руки оградят меня от беды. Ты ведь не причинишь мне зла, когда мы останемся вдвоем в темноте, правда, Рон Хьюз? И не бросишь потом меня плакать в потемках, одну-одинешеньку, пока ты любезничаешь с другой?
Все, что о тебе говорят, Рон Хьюз, - ведь это же ложь? Я верю только твоим словам. Я верю тебе. Я хочу верить тебе. Я не могу не верить тебе!
Нет, совсем по-иному следовало познавать жизнь этим девушкам. Может быть, ее тайны должны были открываться им в песне, веселящей душу и радующей тело, или об этих тайнах должен был поведать им кто-то мудрый и чуткий?
Но им не приходилось встречаться с такими людьми, они не слышали ни чистых песен, ни умных слов. Они вступали в жизнь, вооруженные фальшивыми представлениями, которые мешали им осуществлять свои мечты, извращали их цели и в зародыше убивали таланты.
Правда, иные девушки выходили из жизненных испытаний закаленными и умудренными; в будущем они станут оберегать своих детей от повторения таких ошибок, но большинство из них так никогда и не подарит миру то прекрасное, что таилось в их душах.
- Эй, вы, вертихвостки! - Выше этого они не смогут подняться. А кое для кого это слово претворится в жизнь.
То, что я пережил и передумал после часа, проведенного с работницами, вдохнуло жизнь в мои рассказы, и на нескольких конкурсах я даже вышел победителем, однако напечатать их мне так и не удалось. Редакторы утверждали, что публика такими вещами не интересуется.
Один из рассказов, записанных в моем блокноте и сделанных, с учетом того, что "интересует публику", - я отправил в сиднейскую газету "Еженедельник Смита".
Я подписал его вымышленным именем, потому что мне было стыдно.
Его опубликовали. Это был мой первый рассказ, появившийся в печати.
ГЛАВА 13
Большинство рабочих и служащих "Модной обуви" были заняты неполный день. Даже в лучшие времена, когда они работали без ограничений, им едва удавалось прокормить семью. Теперь же в конвертах, которые они получали в день зарплаты, денег было вполовину меньше.
Штаты служащих сократили, и оставшимся приходилось работать больше. Девушки из машинного отделения по нескольку раз в день посылали рассыльного в контору за аспирином. В одном из шкафов специально для них хранилась большая бутыль с таблетками аспирина. Обычно ее хватало на месяц, теперь же она опорожнялась меньше чем за две недели.
Кредиторы становились все настойчивее. Поставщики сырья приходили в контору с озабоченными лицами, а уходили совсем расстроенными. Они уже не просили, чтобы с ними расплатились сполна. При создавшемся положении подобные требования только раздражали. Они просили лишь оплаты отдельных счетов, полагая, что, входя в положение владельцев фабрики, они, в свою очередь, вправе получить какую-то сумму наличными.
Среди кредиторов были и богатые люди, они-то зачастую и приставали с ножом к горлу, демонстрируя качества, благодаря которым когда-то разбогатели. Другие - владельцы захудалых фабрик - и сами находились на грани банкротства. Они упрашивали расплатиться с ними, выручить их.
Мне приходилось ежедневно иметь с ними дело. Я должен был уклоняться от прямых ответов, притворяться, лгать и лицемерить. Ведь я боролся за свое существование, неразрывно связанное с существованием фирмы.
Я учился этому шаг за шагом, так, как учатся своему ремеслу механики и другие фабричные рабочие. Все мы воображали, что наши знания смогут уберечь нас от поражений, на которые жизнь неизвестно почему обрекает людей.
- Никто не приходил, пока меня не было? - спросил я как-то у машинистки.
Я только что возвратился из банка, где сурового вида управляющий разговаривал со мной так, будто я был повинен в шаткости его теперешнего положения и не желал ничего сделать, чтобы укрепить его.
- Приходил один человек. Он сказал, что будет вас дожидаться. Вы никого не заметили на улице?
- Нет, я никого не видел.
- Сейчас посмотрю, не ушел ли он.
Машинистка вернулась в сопровождении невысокого толстяка с красным лицом. На нем был поношенный тесноватый костюм. Держался он весьма самоуверенно и развязно; я не сомневался, что он взял со мной такой тон, чтобы произвести впечатление.
- Ну-с, - сказал он, потирая руки. - Как дела?
- Не очень-то хороши, - ответил я.
- Я рассчитывал получить от вас чек, - сказал он, стараясь говорить небрежно. Но голос его прерывался от волнения, он почувствовал это и уставился в землю.
- Послушайте - у нас нет денег. Если бы они были - я выписал бы вам чек. Но денег нет... Я только что из банка, там сказали, что мы и так забрали со счета лишнее. Может быть, мы сумеем что-нибудь заплатить вам на следующей неделе.
Самоуверенность покинула моего собеседника. На лице его появилось выражение безнадежности. Не поднимая глаз, он мрачно сказал:
- Вот что бывает, когда веришь обещаниям.
- Я лишь передаю вам ответ фирмы.
Он молчал. Он повел шеей, чтоб ослабить воротничок, и выглянул на улицу, где у крыльца стояла его машина. Боковые целлулоидовые щитки были продырявлены, шины изношены.
- Мне обещали, - повторял он упрямо.
- Это верно, вам обещали. - После паузы я добавил: - Когда я давал вам это обещание, я надеялся, что смогу его выполнить. Ведь и нам должны деньги, и мы тоже не можем их получить. Когда с нами расплатятся, я тоже вам кое-что выплачу.
- Все это прекрасно для тех, кто может позволить себе ждать, - но мне эти деньги нужны позарез.
Он не собирался уходить. Уйти из конторы значило бы смириться. Оставаясь же на месте, он заявлял свой протест. Он хотел получить окончательное и неопровержимое доказательство, что чека ему не дадут.
Я положил руку ему на плечо.
- Мне очень жаль, - сказал я.
Эти слова вывели его из неподвижности. Они были тем доказательством, которого он ждал. Он глубоко вздохнул и улыбнулся.
- Значит, придется подождать. - Он протянул мне руку. - До свидания!
Но в конторе бывали не только кредиторы; бывали у нас и хорошо одетые господа, пытавшиеся воспользоваться безвыходным положением предпринимателей, бессильных предотвратить свое банкротство.