– Это просто малое поселение и один мост, – успокаивающе повторил Брус, будто прочтя мои мысли.
Странный, лишенный одного рукава кафтан адепта, открывавший левое предплечье, имел за пазухой глубокий карман, в котором я отыскал костяную ложку и небольшую дощечку с пропущенным сквозь нее ремешком.
– Адепта звали Агирен Кысальдым, – сказал я. – Странно. Что за имя «Прыщавый»? А фамилия – как название поселения. Кто же зовется «Солнечные Хаты»?
– Потому что он был овцой, – заявил Брус, надевая штаны. – Животных ты тоже называешь, исходя из того, что сразу бросается в глаза, так их имена проще запомнить. У одного – вислое ухо, и ты зовешь его Вислоухом, у второго – пятно на спине, и потому он Пятнаш. Этот был прыщавым. А Кысальдым – наверняка кишлак, из которого он происходил. Доживи он до инициации, получил бы, как жрец, новое имя. По крайней мере, мы знаем, как тебя зовут. У жреца таблички не нашлось. У него была личная печать, но на ней виден только знак. Водяная черепаха. Умеешь ли ты говорить на Языке Единства?
Я вздохнул.
– Немного… – начал неуверенно, но Брус покачал головою.
– Немного будет недостаточно. Ты не можешь ошибиться. А потому притворишься немым дурачком.
Я приподнял брови.
– Просто бессмысленно улыбайся, верти головой по сторонам и время от времени невразумительно бормочи. Я же займусь прочим.
Се я. Владыка Тигриного Трона, Пламенный Штандарт, Господин Мира и Первый Всадник. Держащий вожжи, шагающий подле повозки с лысой, поцарапанной башкой, Прыщавый из Кысальдыма, адепт Подземной Матери. Тронутый разумом немой.
Се я.
Таким образом я оказался на дороге, глотая пыль, глядя на задницы ослов и на приближающийся город. Держа вожжи, я старался успокоить учащенное дыхание, а мой желудок скручивался болезненным узлом. И я не знал, от голода ли, от испуга или от того и другого одновременно.
Прежде чем мы вернулись на тракт, Брус приказал мне сходить в кусты и очистить брюхо.
– Всегда старайся делать так, когда знаешь, что тебя может ждать схватка или нечто опасное. Это слегка помогает, а в случае чего позволяет сохранить лицо. Я видел людей, которые, несмотря на то что умело сражались, даже не замечали, как ходили под себя от одного вида врага. Так случается частенько, хотя ветераны и вожди стараются о таком не вспоминать.
Теперь, идя трактом, я чувствовал благодарность за этот совет.
Обычно перед городом располагается базар. Перед любым поселением на дороге ведется торговля. Странствующим купцам нужны еда, фураж, загородка для животных и место для постоя, а взамен они охотно продадут часть товара. Некоторые погонщики ведут собственные дела, и порой это их единственная плата за провод каравана повозок и вьючных животных. Благодаря этому городам на путях есть с чего жить.
Но не сейчас. Базар был пуст и безлюден; лавки, похожие на глинобитные домики, стояли с забитыми досками окнами, а перед колодцем тянулась длинная очередь из путников с разнообразными сосудами в руках. Но никто не черпал воду. У колодца стояли на страже двое воинов в бурых куртках, с копьями в руках. Они носили толстые кожаные доспехи, настолько запыленные, что я не смог различить цвет тимена. Никто не спорил, никто не хотел узнать, отчего нельзя черпать или покупать воду. Ждущие даже не разговаривали. Сидели на корточках или стояли, все в кафтанах и юбках кастовых цветов, обычно бурых, серых и бронзовых. Хируки, карахимы и ударайи. Ближе к колодцу виднелось несколько желтых кафтанов синдаров, но и они не наполняли свои емкости. Над площадью висела мертвая тишина: раздавалось только жужжанье мух. Сидящие казались совершенно равнодушными, а когда мы проезжали мимо, один из парней свалился и лежал в пыли, но никто не наклонился, чтобы ему помочь. Он просто лежал, а по его босым ногам ползали мухи. Я заметил, что в очереди к колодцу стоят исключительно мужчины.
Постоялые дворы и загоны для животных тоже выглядели запертыми, хотя мы повстречали немалое число бредущих по улицам странников. Мы миновали с десяток-другой хируков с головами, повязанными идентичными платками. Их старший в дорожной шляпе на голове нес привязанную к поясу палицу с флажком, на котором было написано: «Восемнадцать селян из Кагардыма, работающих во имя Матери. Пусть все станет единым».
Слова располагались одно под другим, флажок хлопал, и я приостановился, чтобы прочесть надпись. Тогда Брус хлестнул меня прутом. Я непроизвольно взглянул на него и увидел лишь собственное отражение в зеркальной маске жреца. В отверстиях маски почивала непроницаемая тьма.