— Я не знаю дороги, — прошептал начальник шпионской сети. — Я никогда раньше не спускался сюда.
Аджатасутра взял фонарь из его руки.
— Следуйте за мной, — приказал он. — И смотрите, куда ступаете. Мы не стали выравнивать пол. На самом деле я не думал, что нам когда-нибудь придется воспользоваться этим ходом.
После того как трое мужчин преодолели по узкому туннелю примерно сто футов, Нарсес спросил:
— Еще долго, Аджатасутра? Моя обувь не предназначена для таких переходов. И, черт побери, она шелковая! Дорогая.
Аджатасутра мрачно усмехнулся.
— Забудь об обуви, Нарсес. Нам идти еще футов двести. До того как мы доберемся до сливной трубы.
— Великолепно, — пробормотал Нарсес. — Просто великолепно Еще через пятьдесят футов он спросил:
— А какие еще гениальные идеи тебя сегодня посетили, Балбан? Ты случайно не прыгал в. Босфор, чтобы проверить, мокро ли там? Не глотал раскаленный уголек, чтобы проверить, не сожжет ли он тебе горло? Ты…
— Заткнись! — рявкнул начальник шпионской сети. — Я получил приказ. От самого Нанды Лала.
После этого Нарсес замолчал до тех пор, пока они не добрались до сливной трубы, а потом пробирались по вонючей жиже по меньшей мере еще двести футов. Он стал все сильнее и сильнее отставать. Наконец Аджатасутра вручил фонарь Балбану и отправился назад помогать старому евнуху.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
— Мог бы воспользоваться твоим плечом, — проворчал Нарсес. — Чертова труба такая низкая, что мне приходится нагибаться. Спина болит.
Аджатасутра подставил правое плечо под левую руку Нарсеса и стал ему помогать. Евнух повернул голову так, чтобы его губы оказались в нескольких дюймах от уха Аджатасутры.
— Ты понимаешь, что означает этот приказ от Нанды Лала, да? — прошептал старый евнух.
Аджатасутра кивнул, очень легко.
— Да, — ответил он так же шепотом. Затем поднял голову. Фигура Балбана смутно просматривалась впереди футах в тридцати, освещаемая фонарем, который он нес. — Это означает, что ты был прав насчет Велисария, — прошептал наемный убийца. — Значит, он убежал из Индии.
Они прошли еще пятьдесят футов. К этому времени вонючая жидкость промочила их до середины бедра.
Нарсес снова поднес губы к уху Аджатасутры.
— Нас ждет корабль. В Неорионовой гавани бухты Золотой Рог. Ты знаешь, где это?
— Да, — прошептал Аджатасутра. — Почему я?
— Ты — лучший из жалкой кучки. А если мне придется бежать в Индию, мне нужен кто-то, кто бы меня должным образом представил.
Аджатасутра слегка улыбнулся.
— Ты не кажешься полностью уверенным в успехе нашего плана.
Нарсес фыркнул.
— В этом мире нельзя быть ни в чем уверенным, Аджатасутра. Кроме этого, лучше выпустить дьявола из ада, чем упустить Велисария. В особенности после убийства его жены.
— Ее не убили, — пробормотал Аджатасутра.
Увидев, как евнух нахмурился, наемный убийца рассмеялся.
— Я последовал за ней. Конечно, на расстоянии. И ни во что не вмешивался. Судя по доносившимся из того магазинчика звукам, устроила она там нечто, даже до того, как прибыл катафракт. Я ждал, пока он ее не выведет. Антонина оказалась покрыта кровью с головы до ног, но там не было ни капли ее крови.
Нарсес вздохнул.
— Ну, это уже что-то. Велисарий просто покажет невероятную компетентность в смертоносности. Проявит свои идеальные способности — как и обычно. Вместо того чтобы стать самим дьявольским воплощением мести.
Они тащились дальше и дальше. Наконец далеко впереди увидели, как Балбан распрямился и встал прямо. Он наконец добрался до выхода из сливной трубы.
— Быстрее! — услышали они шипение начальника шпионской сети. — Времени мало!
Как раз перед тем, как они добрались до зоны слышимости. Балбана, Аджатасутра прошептал:
— Как выглядит корабль?
— Словно он хочет очень быстро покинуть Константинополь, — только ответил евнух.
Маврикий подождал, пока катафракты не объедут монастырь кругом, перед тем как позволить Антонине и Ирине спешиться. Фракийские катафракты пребывали в мрачном, очень мрачном настроении. Небольшая толпа любопытных, которая начала собираться из ближайших домов, быстро отошла назад под этими взглядами.
— Прекрасно, — пробормотала Антонина. — Просто прекрасно.
Она гневно посмотрела на Маврикия. Гектонтарх спокойно встретился с ее гневным взглядом.
— Вот что получилось из сохранения в тайне местонахождения Когорты Феодоры, — проворчала она.
Маврикий пожал плечами. Показал на юго-запад.
— Посмотри. Время секретов прошло.
Антонина и Ирина развернулись в седле. Они были недалеко от колонны Марциана. Монастырь и прилегающий к нему собор располагались прямо внутри старых стен столицы — стен Константина. От сердца Константинополя, уголка города, в котором находились Большой Дворец и ипподром, их отделяло не более двух миль.
Поблизости от ипподрома две женщины увидели дым, поднимающийся от костров, которые развели собирающиеся Голубые и Зеленые, чтобы погреть своих хулиганов. Они слышали слабый рев толпы, даже на таком расстоянии.
— Как ситуация в Большом Дворце? — спросила Антонина у Ирины.
— Напряженная. Очень напряженная. Юстиниан на сегодня на полдень назначил заседание высшего совета. Однако он все еще слушает Иоанна из Каппадокии, который заверяет его, что большая часть армейских подразделений будет защищать трон. Поэтому он живет в раю для дураков. Он не понимает, что единственная сила, которая у него есть, — это отряд дворцовой стражи — пятьсот человек — и войска, которые приведем мы.
Ирина повернула голову и посмотрела на юг.
— Ситтас с Гермогеном должны быть в гавани Хормиздаса. Мне лучше сейчас уехать и сказать им, где стоят твои силы.
Антонина кивнула. Маврикий приказал взводу катафрактов сопроводить начальницу шпионской сети.
Внимание Антонины привлек шум.
Толпа гренадеров и их жен высыпала из дверей монастыря и направилась к ней. Все они смотрели на нее, на лицах было написано беспокойство.
— Ты сказал им, — Антонина взглянула на Маврикия.
Маврикий усмехнулся.
— Сказал им? Я отправил сюда утром десять катафрактов, чтобы порадовать их рассказом. Полным рассказом! До последней мрачной, мерзкой, отвратной детали.
Антонина вздохнула от раздражения, Маврикий поставил своего коня рядом с ней. Склонился к ней — весь юмор испарился — и хрипло прошептал:
— Послушай меня, девочка, и хорошо послушай. Теперь ты ввязалась в войну, и ты — командир. Женщина-командир — первая в римской истории, если не считать древние легенды. Тебе нужна вся уверенность, которую ты можешь получить от своих солдат. А им она требуется еще больше, чем тебе.
Антонина уставилась в его серые глаза. Она раньше никогда не замечала, насколько холодными могут быть эти глаза.
— Неужели ты думаешь, что я не воспользуюсь такой возможностью? — спросил он. Затем добавил с хриплым смешком: — Боже, теперь, после того как все закончилось, я почти готов поблагодарить Балбана! Какой подарок он нам сделал!
Маврикий снова прямо сел в седле.
— Антонина, самые суровые из моих катафрактов испытывают благоговение перед тобой. Попав в такую засаду — без оружия, только с одним маленьким кинжалом, — выжил бы, может, один из десяти. И они это знают. Как, ты думаешь, себя чувствуют эти сирийские крестьяне? Теперь? Что они думают о своем командире — маленькой женщине?
Было очевидно, что чувствуют крестьяне. Гренадеры и их жены окружали Антонину, молча глядя на нее снизу вверх. Выражения их лиц читались без труда. Смесь чувств — облегчение от очевидного благополучия Антонины, яростное удовлетворение от ее победы, гордость своим командиром и гордость, что она командует ими.
В большей мере — и это почти пугало Антонину — они испытывали чувство квазирелигиозного восхищения. Простые сирийцы смотрели на нее так, как они могли бы смотреть на живого святого.