Основание для прекрасного в природе мы должны искать вне нас, основание для возвышенного — только в нас и в образе наших мыслей, который привносит возвышенность в представление о природе. Это очень важное предварительное замечание, полностью отделяющее идеи возвышенного от идеи целесообразности природы и превращающего теорию возвышенного в простой придаток к эстетическому суждению о целесообразности природы, ибо в этой теории не представлена особая форма в природе, а лишь развивается целесообразное использование воображением своего представления о природе.[80]
Соответственно, когда Кант ведет речь о возвышенном в природе, необходимо понимать, что природа возвышенного имеет совершенно иной статус, нежели природа прекрасного, причем термин «природа» в первом случае необходимо понимать в его прямом значении, как данный или могущий быть данным в опыте предмет, во втором же — как идею природы. Кант сам признает, что природа возвышенного имеет относительный характер, т. е. о возвышенном в природе говорится «в переносном смысле»,[81] поскольку возвышенное как таковое не может быть выражено ни в каком доступном в опыте предмете, соответственно, не несет никакой объективной целесообразности. «Нависшие над головой, как бы угрожающие скалы, громоздящиеся на небе грозовые тучи, надвигающиеся с молниями и громами, вулканы с их разрушительной силой, ураганы, оставляющие за собой опустошения, бескрайний, разбушевавшийся океан, падающий с громадной высоты водопад, образуемый могучей рекой»,[82] — все это является только примерами возвышенного в природе, но не возвышенным как таковым, а следовательно, не нуждается в отдельной дедукции.
В-третьих, конкретизация возвышенного сталкивается с новыми трудностями, если мы обращаем наше внимание на амбивалентность этой эстетической «категории» у Канта. Ибо для него она касается двух измерений — математического и динамического:
Ибо поскольку чувство возвышенного предполагает как свою отличительную особенность душевное движение, связанное с суждением о предмете — в отличие от него вкус к прекрасному предполагает и сохраняет душу в состоянии спокойного созерцания… то посредством воображения возвышенное соотносится либо со способностью познания, либо со способностью желания… [83]
Эстетический опыт возвышенного, при котором воображение связано со способностью познания, Кант называет математически возвышенным; в том случае, когда воображение связано со способностью желания, речь идет о динамически возвышенном.
Обратим внимание также на то, что Кант в «Критике чистого разума» относит категории качества и количества к математическим, а модальности и отношения — к динамическим.[84] Тем самым принцип членения возвышенного на математическое и динамическое можно найти уже в первой «Критике», а значит, подобное деление не представляет собой случайного появления в «Критике способности суждения». В свете этой апелляции к «Критике чистого разума» с осторожностью можно утверждать, что кантовское истолкование математического направлено на чистое созерцание, а динамического — на экзистенцию.[85] Применительно к нашему изложению это означает, что математически возвышенное относится к чистой форме или возможности некоего феномена вообще, в то время как динамически возвышенное имеет дело уже с содержательным аспектом этого феномена.
Понятие «определение величины»
Введение математического понятия в контекст эстетического опыта кажется на первый взгляд непривычным, однако необходимость математического в эстетическом становится более явной, если понимать, что только посредством так называемого «эстетического определения величины» удается встроить вышеназванную бесформенность предмета в общую структуру анализа возвышенного.
Эстетическое определение величины вводится Кантом в противовес логическому определению величины, которое способно измерять величину предмета согласно принципам рассудка. Однако основная мысль Канта состояла в том, что математическая величина предмета находит свое предельное основание именно в эстетически большом, тем самым Кант в самой бесформенности предмета парадоксальным образом узрел ее гештальт. В этом смысле следует прочитывать эстетическое основание всякого логического измерения: «всякое определение величины предмета природы является в конечном счете эстетическим (т. е. определимо субъективно, а не объективно)».[86] Мы еще вернемся к этому вопросу об эстетической основе математического.
85
Ср. с этим высказывание П. Краутера: «Ясно, что экстенсивные и интенсивные качества целого, которые участвуют в математическом синтезе, являются основой величины феноменов (т. е. пропорцией пространства и времени, которую они занимают в отношении к другим феноменам). Динамический же синтез, с другой стороны, соотносится с физическими силами и устойчивостью феноменов»