Она смолкла, озираясь, нет ли кого вблизи. Но все было пустынно, тихо.
– Что же вы замолчали? Говорите прямо. Я же первая доверилась вам. Да! Да! Если бы этот «друге моего супруга… не так сильно был увлечен… или, вернее, не казался таким влюбленным… Тогда бы еще ничего… А то… и тяжело… и скучно!..
– Скучно, ваше высочество? О, если бы ваш супруг это мог слышать. Он бы уснул еще спокойнее… Вы ангел, принцесса…
– Нет. Я только хочу остаться… честной женщиной…
– Да поможет вам Господь… Жена вы редкая, надо признаться… А наша женская честность? Вы, как и я, знаете, как различно ее понимают люди… Но с вами я согласна: любить только своего мужа – это самое святое дело!.. Особенно если он любит нас…
– Если он любит нас… – как тихое эхо, повторила Елизавета. Настало молчание.
– Однако становится свежо. Лучше велите закрыть окно, ваше высочество… как бы не простудиться… Ночи сырые в этом «лягушатнике», как говорит ее величество. Покойной ночи, ваше высочество!..
– Доброй ночи, милая Барбетта!..
Головина ушла. А Елизавета еще долго сидела в раздумье у раскрытого окна.
Овладев собой, она поднялась наконец, перешла к дивану, стоящему в глубине комнаты, по дороге захватила с туалетного столика небольшой томик в сафьяновом переплете, «Новую Элоизу», уселась поудобнее на диванчике и развернула томик, чтобы чтением разогнать тревожные, волнующие мысли.
Сначала глаза рассеянно скользили по ровным строкам. Собственные думы, переплетаясь с образами и картинами повести, мешали сосредоточиться… Но скоро пламенные страницы поэта-автора захватили все внимание. Страница мелькала за страницей… Стрелка часов близилась к полночи.
Неожиданно шум шагов раздался в соседнем покое. Это был не муж, она знала его твердую, несколько тяжелую, медлительную походку. Женские каблучки стучали по паркету, дверь распахнулась, и Анна почти вбежала к belle soeur[8].
– Элиза, милая! Я погибла… Спаси, спаси меня! – падая головой в колени к Елизавете, негромко, но почти с рыданиями проговорила Анна.
– Безумная! Что с тобою, Аннет? Говори скорее, что случилось? Не пугай меня. Я и так совсем больна!.. Отчего ты погибла?
– Боже мой! Как ты не понимаешь? Он, муж, узнает… он убьет меня… Ты же знаешь моего супруга! Если кто-нибудь заметил – всему конец… Я лучше сама на себя руки наложу!.. О, я несчастная… Но что я могла сделать?.. Разве я могла устоять?! Он так хорош! Лучше всех у нас… И так меня любит… Только его брат еще мог бы сравниться с ним… если бы не был такой суровый, такой печальный всегда… Это оттого, что ты жестокая… Адам тебя любит так же сильно, как меня мой Константин. Он говорил мне…
– Молчи, молчи, безумная…
– А что? Разве нас могут слышать?.. Нет никого. Там пусто везде… Но я не за тем… Слушай, Элиза, помоги, спаси меня…
Елизавета уже давно догадалась, в чем дело. И скорбно, стараясь принять строгий вид, глядела она на молоденькую женщину, почти ребенка, которая была так неосторожна, что даже опасалась, не подсмотрел ли кто-нибудь ее свидания с младшим Чарторижским.
– Ты что молчишь? Что так смотришь? Не хочешь ли читать мне мораль, как эта противная бессердечная Варвара Головина?.. Или княгиня Ливен, вечная гувернантка наша… Так пожалуйста. Я не за тем пришла к тебе… Я так несчастна. Ты лучше всех знаешь… И не смей мне поминать о муже… Злой мальчишка… он чуть ли не колотит меня до сих пор, хотя я уже не девчонка… Он ведет себя как солдат… Уж не говорю об амурах с Жаннеттой Четвертинской… Это все-таки приличная девица, из хорошей семьи… А он со всякими актрисками… кутит там… и все… Даже здесь, в слободе, говорят, среди простых мещанок он… понимаешь?! А я должна оставаться одна?! Терпеть оскорбления, насмешки? Ни за что! Пусть погибну, но не хочу больше терпеть… И если бы ты знала: он так любит меня!..
– Замолчи… перестань! Как ты можешь?! Как не стыдно!..
– Ну пусть… пусть стыдно. А быть одинокой, несчастной еще хуже… Видишь, я и сейчас дрожу и плачу… А ты не жалеешь меня!.. Недобрая… Я люблю тебя как сестру. Мы обе здесь чужие… обе страдаем… И ты… и ты, я знаю. Только ты душою сильнее меня… Такая гордая… А я простая, слабая… Я еще так молода… И одна… совсем одна! Эх, Элиза! Неужели и ты осудишь, оттолкнешь меня?!
Анна закрыла лицо руками и горько-горько, совсем по-детски залилась слезами.
Грустно покачав головой, Елизавета осторожно привлекла к себе Анну, усадила на диван, склонила ее голову на свое плечо и тихо заговорила:
– Ну, успокойся… Ну, хорошо… Я не стану упрекать. Ты права; мне только жаль тебя… Ты совсем дитя… Но скажи, что испугало тебя? Ты думаешь, что?..
– Ничего я не думаю… Просто еще никогда в жизни со мною не случалось… Я потеряла голову… Не знаю, что было со мною… Боюсь всего… И вот прибежала к тебе. Ты рассудительная, умная… сильная такая… Научи, что делать?
– Прежде всего успокойся… Наверно, твой… друг был достаточно осторожен, и никто не видел того, чего не хотела бы и ты сама…
– Пожалуй, верно… Он так меня любит, так жалеет… Ну, а муж? Если он узнает? Он убьет его… меня…
– И этого не бойся. Откуда ему узнать? Он сам не спросит… Ты не скажешь. Вот и все. Да если бы и узнал…
– Ну, ну?.. Что же тогда?..
– Ничего. Принцы за это не убивают. Они сами по опыту прекрасно знают, какая ничтожная вещь любовное увлечение… Будь спокойна…
– Правда, правда… Константин часто даже хвалился этим… Значит, ты думаешь, и твой?..
– Мы сейчас о нем не говорим, – хмуря брови, перебила Елизавета. – Ну, теперь легче стало? Утри глаза, носик… Он у тебя совсем покраснел… Ребенок ты, больше ничего…
– Так ты полагаешь – успокоиться? Хорошо, я постараюсь… Мне самой неприятно… Хотелось бы вспомнить, пережить счастливую минуту… Молчу, молчу. Я тебе ничего не говорю… Только хочу не бояться… И ты правда утешила меня… Милая… Постой. А… это не грешно? Мама и пастор наш там, дома, говорили, что грех изменять мужу… И тут священник. Что, если грешно?..
– Утешайся тем, что будешь находиться в большой… и хорошей компании!
– Правда, правда твоя! – вдруг весело подхватила Анна и по-детски расхохоталась. Но сразу снова стала серьезной.
– Нет… Я все-таки думаю, надо признаться духовнику… Пусть разрешит меня. Тогда совсем будет хорошо, когда покаюсь… Греха и не станет, правда?
– Пожалуй, правда… А кто твой духовник? Не исповедник императрицы?
– Нет, а что?
– Тогда можно, признавайся своему… А духовник государыни, пожалуй, мог бы еще спутать: вдруг на бабушку наложит епитимью за внучку!
– Ты шутишь? Ну, конечно… Этого я не боюсь. Внучкам, пожалуй, за бабушку пришлось бы гораздо больше поклонов бить, если бы уж так… Я тоже не ребенок… Вижу, понимаю все… Право, Элиза…
– Я и не сомневаюсь, мой друг! Ну, а теперь, большая женщина, если слезы высохли и личико снова смеется, все обстоит в порядке. Иди спать… Моя камеристка проводит тебя вместе с негретенком Али… А я тоже устала… Доброй ночи…
– Доброй ночи… Милая… добрая… Впрочем, нет! Ты жестокая… тебя так любят, а ты… Молчу, молчу!.. Слушай, дай ушко… Я признаюсь: я так сейчас счастлива… и хотела бы, чтобы все… и ты… Ушла, уже ушла… не хмурься…
Крепкое объятие, звонкий поцелуй… и Анна выпорхнула из комнаты так же мгновенно, как и появилась…
Долго еще сидела Елизавета, одинокая, задумчивая… Слезы порою скользили по бледным щекам… А грудь так сильно, тяжело вздымалась, стройная, молодая грудь…
Прошло еще несколько дней.
Идет к ущербу полная луна. Но еще довольно свету бросает она на поляны тихого парка в свежие вечерние часы… Густо сбегаются тени в глубине загадочных аллей. Белеют мраморные группы влюбленных богов и богинь на пьедесталах среди зелени парка… Мелькают влюбленные пары по аллеям его, проходят мимо пруда, тонут во мраке кустов и дерев…
Снова сидит у своего окна наверху встревоженная Варвара Головина.
Она видела, как нынче перед ужином прошел домой Александр с Адамом Чарторижским. Ждет, когда снова мелькнет стройная фигура князя Адама на усыпанной песком площадке, смотрит, не появится ли у раскрытого окна снова Елизавета, чтобы спуститься, побеседовать с одинокой женщиной, разогнать тоску этой принцессы, которую горячо и бескорыстно полюбила добрая женщина…