— Тогда мы думали, что поступаем правильно. Да, демократия стала другой, но ведь она осталась! Что с того? Мы едины, изменения налицо. Прогресс, процветание. Не к этому ли стремится каждая нация? У нас есть сильный лидер, он делает всё во благо людей, даёт им уверенность в завтрашнем дне…
В эйфории этих лет незаметно проросли зачатки, того, что называют поклонением. Доверие переросло в безоговорочную веру. Сомнения уступили место слепой покорности, — вздыхает Борроу. — Мы были так увлечены и воодушевлены, что не замечали этого.
— Как-то вечером, возвращаясь с работы, я слушал местную радиостанцию. Они освещали текущие события и пытались анализировать происходящее. Строили доводы и предположения. Обычная болтовня в эфире. Правительство уверяло нас, что мы придерживаемся нейтралитета… Что беспокоиться не о чем. Пока во всяком случае.
Мы и не беспокоились. События разворачивались далеко, а новости приходили с опозданием и больше напоминали слухи. Сеть тогда ещё работала, но выудить оттуда достоверную информацию было сложно. Поэтому меня больше заботила ситуация с просроченным кредитом на дом, чем далёкая и не понятная война.
Мы находимся в реабилитационном центре, построенным четыре года назад, на деньги, собранные фондом «Детство», его основатель и руководитель Сид Майер, сидит напротив меня. Скромный кабинет на пятом этаже, больше похож на картотеку или архив, всё свободное место занимают папки с личными делами его подопечных. Я устроился на пластиковом стуле у окна, после того как Сид, извинившись за беспорядок, освободил его от стопки бумаг.
— Забот было выше крыши, — продолжает он. — Сара только пошла в школу и ей требовалось больше внимания чем обычно. Я брал дополнительные выходные, всякий раз, как удавалось. И старался проводить с ней как можно больше времени.
Вздыхает:
— Нелегко воспитывать дочь одному… В общем, наша жизнь протекала как и прежде. Заботы и рутина. Я остановился у супермаркета купить продукты к ужину и встретил своих знакомых. Нат и Майкл жили на соседней улице, у них была двойня, того же возраста что и моя Сара. Они грузили в машину коробки и ящики с продуктами. Довольно много.
«Зачем им столько?» — мелькнула мысль.
Мы обменялись приветствиями, поговорили о детях и о работе. Ну, знаете… вся та ерунда, о которой болтают при встрече. Майкл мимоходом рассказал о своём знакомом, который улетел по делам на Землю и вот уже вторую неделю, родственники не могли с ним связаться. Я тогда подумал «счастливчик, позволяет себе такие перелёты». Мы поговорили, и я отправился за продуктами. Утром Сара просила купить ей консервированных персиков, но на полке их не оказалось. Да и во всём отделе концентратов и консервированных продуктов многие стеллажи пустовали. Обдумывая, где же ещё их купить, я подошёл к кассе и расплачиваясь, поинтересовался у продавца:
«Что случилось с консервами?»
«Последние несколько дней на них вдруг вырос спрос» — ответил он. — Многие берут целыми упаковками».
Забрав пакеты, я погрузил всё в машину и поехал домой.
— Вы обсуждали с вашими коллегами или друзьями политическую ситуацию? — спрашиваю я.
— Редко. Одним из нас было глубоко плевать, что происходит в других колониях, остальные верили, что это не продлится долго и метрополия быстро подавит недовольство.
— Недовольство?
— Да. Именно недовольство. Так, мы это видели. Ограниченный конфликт. Больше политики, чем военной составляющей. Кто-то что-то не поделил. Пересёк чьи-то интересы… Как думает обыватель? Он думает:
«Что у них там произошло? Из-за чего заварушка?».
А следующий вопрос он адресует себе:
«Как это отразится на мне?» — и считает, что «никак». Своих дел полно:
«А те… другие… сами виноваты. Чего им не жилось?».
Я думал так же. Думал, пускай политикой занимаются специальные люди. А наша задача не лезть в это и заниматься повседневными делами. Не наш уровень. Пусть другие разбираются, лишь бы всё шло своим чередом. Спокойно и без потрясений.
— Я не раз слышал подобные слова.
— А чего вы ожидали? Что отец, одиночка, вроде меня, прочитав новости о боевых действиях, которые происходят бог знает где, в местах, что он видел только в Сетевых передачах, бросит всё и будет вникать в судьбы народов, на которых ему чихать? Конечно же, нет… Зачем?
— Я думаю…