Я спросила:
— Кстати, почему — Орёл?
— Проще некуда, — улыбнулся он. — Фамилия у меня такая — Орлов.
— А зовут тебя как?
— А зачем тебе это?
— Вот тебе раз… Рассказал же ты об Олеге, а из своего имени тайну делаешь!
Он осторожно — мои синяки ещё болели — привлёк меня к себе и тихонько чмокнул в нос.
— Ты всегда так — сначала ложишься в постель, а только потом спрашиваешь имя?
Я двинула его кулаком в бок и засмеялась:
— Я вообще иногда имени не спрашиваю!
Он в шутку нахмурил брови.
— Гм, девушка, с вашей стороны это очень легкомысленно!
Я навалилась на него всем телом.
— И всё-таки, представьтесь, пожалуйста, мистер Крепкий Орешек! Я настаиваю на этом!
— Сдаюсь, сдаюсь, — охнув, запросил он пощады: я надавила ему на живот. — Ладно, прошу любить и жаловать — Саша.
— Очень приятно, Лида.
Наверно, обмен рукопожатиями в постели выглядел со стороны весьма странно, хоть Орёл и встряхнул мою руку довольно нежно, после чего покрыл поцелуями — каждый пальчик. Потом он добрался до моих губ; целовал он очень крепко, будто боролся.
— А ты тоже заляжешь на дно?
— Нет, я останусь. Должен же кто-то присматривать за тобой.
— Гм… Это так ты за мной присматриваешь?..
— Ага, уже начал.
Мне хотелось вжаться в него, стать его частью, чтобы всегда, каждую минуту находиться под его защитой. Жёсткие поцелуи-поединки он перемежал с лёгкими, умопомрачительно нежными и щекотными — в нос, в брови, веки и уши. И ни с чем не сравнимо было лежать, ощущая на себе его тяжёлую, тёплую и сильную руку. Когда он был рядом и обнимал меня, я была уверена, что со мной никогда не могло случиться ничего плохого…
Я сидела на ступеньках веранды, вдыхая пронзительно-грустный запах осени. Лужайка перед домом пестрела опавшими листьями, только молодые голубые ёлочки были того же цвета, что и летом. К горлу подкатывала странная горечь, мысли неслись вслед за Ланой, хотя и не ведали, какие дороги перед ней теперь лежали. Про себя я по-прежнему называла её Ланой — Олегом как-то язык не поворачивался. Что с ней теперь будет? Как ей жить дальше? Холодное блюдо было подано и съедено, цель достигнута… Только не вернуть никогда Олеси и ребёнка.
Моё обоняние защекотал вкусный аромат: это Орёл сел рядом со мной с кружкой кофе. Я сразу потянулась к ней, и он отдал мне её, накидывая мне на плечи свою куртку:
— Что, Глазастик, замёрзла?
Грея руки о горячие стенки кружки, я шмыгнула носом. Глаза почему-то щипало от близких слёз. Орёл внимательно заглянул мне в лицо.
— Ты чего это куксишься? Ну-ка… это что такое?
Это был просто невыразимый кайф — объятие его тяжёлой и сильной, но одновременно такой нежной руки. Я ещё раз шмыгнула и уткнулась ему в плечо, нырнув к нему "под крылышко".
— Вот нафига тратить столько денег и убивать столько времени на месть?.. И что в итоге? Разве Олег этим вернул Олесю и ребёнка? И как он теперь будет жить в таком теле?
Ладонь Орла скользила по моим волосам.
— Ну, скажем так, это была не просто месть… — провибрировал его голос возле моего лба, обдавая меня волной тёплых мурашек. — Несколькими отъявленными подонками в обществе стало меньше, один из которых был очень крупным зверем… Привлечь его к суду было почти невозможно — крупная рыба рвёт сеть, да и уничтожить невероятно сложно. Ты можешь думать по-другому, но я считаю, оно того стоило. Олесю, конечно, не вернуть… А что касается тела… Не думаю, что жизнь с прежним, искалеченным телом была бы полноценнее.
Мы просто сидели рядом, дыша ароматами осенней печали и кофе. Моё колено касалось его стройной, мускулистой ноги, обтянутой джинсовой тканью, и между нами натянулась напряжённая, звонкая струнка желания. Царапнув меня трёхдневной щетиной, Орёл стал ловить губами мой рот.
— Какие у тебя губки горячие после кофе… Как вкусно пахнут! Как я их хочу…
Кружку с недопитым кофе пришлось поставить на ступеньку, чтобы оно не расплескалось во время жаркого поцелуя.
Снаружи хлестал холодный осенний ливень, вставать с постели не хотелось, но поваляться всласть мне не дал Орёл. К моим губам приник его настойчивый жёсткий рот, и я, скользнув ладонью по его щеке и затылку, ощутила их гладкость: из душа Орёл вернулся чисто выбритым. Я раньше и не знала, что меня так заводят бритые наголо мужчины; лысина Орла стала для меня чуть ли не фетишем, я просто обожала её гладить. А он любил щекотать губами мои ресницы и называл своим Глазастиком.
— Просыпаемся, глазки открываем, — будил он меня. — Завтрак готов, через час выезжаем.
Я с наслаждением раскрыла губы навстречу поцелую. Завтрак Орёл принёс мне в постель.
Мы возвращались в город. В машине молчали; я наблюдала унылый осенний пейзаж за окнами, а на душе было тревожно. Лана уехала, а это значило, что нужно снова искать работу, а ещё меня беспокоила неопределённость нашего с Орлом будущего. Чем были для него эти три дня — романом-однодневкой или началом серьёзных отношений? Он ничего не говорил, только поглядывал на меня время от времени.
Когда машина остановилась возле моего подъезда, вопрос "А дальше-то что?" прямо-таки подскочил в горло, что субъективно ощущалось мной как некоторое подобие горьковато-солёного кома. Орёл молчал, и я, проглотив горечь, решила выйти из машины тоже молча. Но стоило мне двинуться в сторону дверцы, его рука сжала моё предплечье. Уже через секунду я была крепко прижата к его груди, а его гладко выбритая, пахнущая лосьоном щека касалась моей.
— Глазастик мой.
Сердце горячо расширилось, я потёрлась носом о нос Орла. В его тигриных глазах, когда они смотрели на меня, не было холода.
19. Последний шаг
Он назвал меня своим Глазастиком ещё не раз, и не раз я сливалась с ним в единое целое, погружаясь в уютное чувство защищённости. Когда он сказал: "Будь моей женой", — я ответила: "Да".
Позади предсвадебная кутерьма. На мне белое платье и фата-облако, на безымянном пальце блестит кольцо. Теперь моя фамилия — Орлова. Но странное чувство влечёт меня от моего мужа и веселящихся гостей на улицу, где в полумраке стоит одинокая фигура с круглой стриженой головой и в тёмных очках. Я лавирую между тесно припаркованными машинами, задевая их подолом платья, и останавливаюсь перед ней.