– Мы скрываемся за армией мёртвых, милорд Холдбист, потому что желаем жить не меньше наших противников. – Называть Зейира врагом у Раяла не было и толики желания. Слово «враг» подразумевает, что о человеке постоянно думают, он должен влиять на настроение, вызывать сильные чувства. Флейм не был врагом в понимании Про́клятого короля. – Строй из моих преданных пробуждённых слуг, что щитом стоит перед живыми, скрывает нас от неминуемой и бесславной гибели в первые же минуты сражения.
– Прятаться – недостойно! – со знанием дела заявил наследник лорда Рогора Холдбиста. – И мы тоже не должны быть здесь. Мы должны вести всех вперёд. Мы должны подавать пример своему народу, разве не так?
– Если мы умрём, то людям не за кем будет идти. Наша смерть сломит веру нашего народа, и никто не знает, чем тогда закончится противостояние. Представьте, милорд Холдбист, что будет, если погибнут правители одной из сторон? А если двух? А что станет с нашими землями, если те останутся без правителя? Не будет иметь никакого значения, на чьей территории останется одинокий народ – на стороне победителей или побеждённых. Без подданных ни один лорд не способен обойтись, но и подданные без правителя мало на что способны. Жизнь такова, и стоит помнить, что только знать имеет достаточно познаний и прав, чтобы командовать и принимать решения. Следовательно, она должна жить.
– Но… Но я читал много книг и всюду герои шли вперёд. Они вели войско за собой, а не стояли, как мы, на возвышении и не наблюдали за тем, как люди умирают за них. Если мы не будем для своего народа героями, то нас не станут уважать.
Подобные сказки никогда не нравились Про́клятому королю, он не видел в них ни морали, ни пользы. Они ничему не могли научить юных лордов, кроме слепой веры в Богов и надежды на победу лишь из-за праведности и светлых целей. Хозяин Этернитифелла считал, что именно родители повинны в глупых смертях и неразумных поступках отпрысков, если позволяют, или того хуже, побуждают тех знакомиться исключительно с добрыми историями, в коих правды меньше, чем совести у торговцев-моряков.
– А в тех книгах было написано, что ожидало лордов на поле боя, особенно в толпе? Как выглядели травмы, полученные при падении с коня или после удара молота? Показывались ли в тех книгах последствия встречи с топором? Быть может, хотя бы изображения бывалых вояк, получивших небольшой удар мечом по лицу, приводились рядом с описанием? – всё таким же привычно-прохладным тоном поинтересовался Глейгрим. Он оторвался от созерцания оранжевого пятна, чтобы взглянуть в лицо собеседнику, в глазах которого начала появляться мысль.
Робсон насупился, кротко взглянул в глаза соседа, почти сразу отвернулся и замолчал. Раял хотел верить, что тот задумался.
– Чего же мы ждём, милорд Глейгрим? Давно пора показать этим Флеймам, чего мы стоим! Они пожалеют, что решились пойти против нас! – воскликнул юный Эйджлесс.
Лорд Эйджлесс, добрый и преданный вассал правителя, занемог. Не в силах сидеть в седле, он отправил вместо себя брата Каяна и сына, и если более старший и опытный союзник руководил левым флангом, то присматривать за очередным юнцом стало обязанностью Раяла.
Присланный вассал был младше Робсона, не успел жениться и, может быть, ещё даже ни разу не возлежал с женщиной. Хотелось бы верить, что он не читал прекрасных романов о войне и сражениях и внимательно слушал своих учителей. Щуплый и бледнолицый юноша выглядел как человек совершенно неопределённого возраста – ему могли дать двенадцать, а могли и двадцать лет, когда тот молчал. И если бы Раял не знал, что у лорда Эйджлесса есть только один сын, то посчитал бы, что могла произойти ошибка. Сам лорд, его брат и дядя вызывали столь же противоречивые чувства. Главе Ветви давали и тридцать, и сорок, и пятьдесят, и долгое время даже для Раяла истинный возраст подданного был загадкой, пока лорд-правитель не обратился к летописям.
Как бы там ни было, но наследник не сумевшего приехать лорда не доставлял проблем. Он имел своё мнение и не смущался им делиться, однако во многом проявлял больше храбрости и разумности, нежели более старшие юноши. Эйджлесс уже успел освоиться с оружием, неплохо держался в седле и, что не могло не радовать, понимал, что бой означает смерть и увечья. Он не позволял себе открыто переживать, однако Раял случайно услышал его разговор с дядей. Правильную, в меру грубую, достаточно разумную и необходимую беседу перед первой в жизни битвой. Сам Раял в подобной не нуждался, но он вспомнил о Хагсоне, которому не хватало такого наставника и нужных слов.