Я по-прежнему боялся, но впервые в жизни почувствовал, как поверх страха формируются новые, более сильные эмоции.
Бунт против реальности. Возмущение несправедливостью. Ненависть к жестокой системе.
Чужеродное спокойствие притушило мой ужас. Несмотря на бессилие – а я ничего не мог сделать для спасения маленького Коннора или самого себя от неизбежной расправы – меня все больше переполняли решительность, ответственность, готовность пожертвовать собой. Я чувствовал силу.
Смесь этих переживаний была мне незнакома, я не знал, что с ними делать. Но, спасибо им, теперь меня терзал не только страх. Когда Коннор прошел в кабинет и дверь за ним захлопнулась, я понял: будь такой обмен возможен, я с радостью занял бы его место. Я беспокоился о нем. Я был сильнее. И просыпающаяся часть моей психики кричала: вместе с силой приходит ответственность.
Правда, все остальные части кричали: «Ты ничего не можешь сделать».
Я услышал приглушенный разговор и стиснул зубы.
Наступила тишина, и я замер.
Вжжжжжть! Крик.
Негодование.
Вжжжжжть!
Снова крик, громче. Мой декан буднично взглянул на часы.
Гнев.
Гнев.
Гнев.
Вжжжжжть! Короткий вскрик.
Ненависть.
Внутри меня все бурлило. Негодование. Гнев. Ненависть. По крайней мере, теперь все кон…
Вжжжжжть! Отчаянный крик.
О боже. Нет! Да как он мог!
Ненавижу тебя!
Рыдания.
Ненавижу тебя всеми фибрами души.
Вжжжжжть! Визгливый вопль, а затем – не менее странные звуки, какие может издавать только истерично рыдающий шестнадцатилетний мальчик, скатываясь из тенора в дискант, когда его голосовые связки сокращаются случайным образом, пытаясь сделать то, что делали только в детстве.
Господи, пожалуйста, хватит!
В отчаянии я обратился к высшей силе, в существование которой не верил.
Пожалуйста. Пожалуйста.
Приглушенное бормотание.
Значит ли это, что пытка окончена? Я больше не слышал рыданий.
Тишина.
Бормотание стало громче.
Дверь открылась – и вот он, мой прекрасный Коннор. Его красоту сейчас портил перекошенный в невероятной гримасе рот, глаза покраснели, по бледным щекам текли слезы: он продолжал плакать даже перед нами, отдавшись унижению.
Мои инстинкты требовали обнять его, высушить эти слезы поцелуями, сказать, что страдания окончены, а я никогда не допущу их повторения и буду защищать его.
Но мне оставалось только попытаться передать все это сочувственной улыбкой и коротким кивком в те несколько секунд, на которые наши взгляды встретились. Он ответил мне полубессознательным движением головы, отвел глаза и попытался выйти из приемной.
Крошечными шажками Коннор двигался к свободе. Когда он добрался до распашных дверей и помедлил, открывая створку, я увидел тонкую красную струйку, бегущую по его ноге из-под шорт.
Думаю, на моем лице ничего не отразилось, поскольку мозг в этот момент отчаянно пытался взять под контроль мускулы. Директор всегда был для меня непререкаемым авторитетом, руководящим моим бытием в этих стенах. Но теперь я увидел в нем жестокого тирана, поддерживающего кровожадный режим. Всю жизнь меня убеждали и натаскивали принимать Истеблишмент как единственно верный, достойный и подходящий образ жизни. Но сейчас мне вдруг стали отталкивающе очевидны его жестокость и издевательства, царящие в школах вроде нашей.
Я прекрасно понимал: не в моих силах изменить то, что вот-вот случится. Но, подобно тому, как Рейлан и Авалон шли в бой, я собирался сражаться, а не капитулировать. Я не дам им почувствовать мой страх. Я буду сильным. Ради Коннора.
Я вздернул подбородок и повернулся, чтобы посмотреть директору прямо в глаза.
– Следующий!
(Электро)шок и так далее
Отсутствие диагноза начинало уже утомлять, так что, к моему детскому восторгу, мы начали серию высокотехнологичных тестов с привлечением правильного электронного оборудования: мигающие лампочки, электроды, компьютерные экраны – в Голливуде все показали бы именно так.
Первый эксперимент вообще состоял из мигания лампочек. Мы проверяли зрительные вызванные потенциалы (ЗВП), чтобы протестировать передачу нервного импульса от глаза к мозгу. Это имело смысл: такое исследование широко используется в диагностике рассеянного склероза, который, как я давно подозревал, был главным претендентом на должность моей болезни.
Технолог закрепил на моей голове несколько весьма внушительных электродов, прикрыл мне один глаз и оставил меня в тихой комнате, наедине с ярко вспыхивающими узорами. Потом вернулся и закрыл мне другой глаз. Вся процедура удивительно напоминала промывание мозгов в советскую эпоху (как я себе его представлял).