В этот раз я хотя бы знал, к чему готовиться. Молодая женщина-доктор, провожая меня в лабораторию, сразу дала понять, что не против пообщаться. Я не раздумывая включился в беседу, задавая ей вопросы как равный. Что привело ее в неврологию? Как она планирует дальнейшую карьеру? Насколько чувствителен электромиограф? Годилась любая профессиональная область обсуждения, которая позволяла мне отвлечься от роли пациента.
Вот так я быстро добился взаимопонимания с человеком, ответственным за мой комфорт в ближайшие сорок минут. Пока доктор озвучивала мне результаты наблюдений в ходе процедуры, мы успели поговорить о том, как работает ЭМГ. Это гораздо приятнее, чем просто лежать в гробовой тишине и ждать следующего удара током.
– Ага, участок денервации, – она перевела взгляд на иглу, воткнутую в икру моей ноги. Получается, у отдельного нерва, протянувшегося из распределительного щитка в моем позвоночнике к мускулу в нижней части ноги, была немного нарушена изоляция.
– Потрясающе! – ответил я. Без преувеличения – это и правда было потрясающе. Потому что изоляция должна была быть в норме. С ней точно все было хорошо несколько месяцев назад, когда мне впервые довелось выстрадать эту процедуру. Наша с доктором дискуссия свернула на обсуждение аттенуации и миелиновой оболочки.
– Хм, похоже, еще один участок.
– Вы уверены? Что ж, это довольно интересно. Он, видимо, образовался буквально недавно, в последние несколько месяцев.
Мне не пришлось изображать спокойствие: я действительно был поражен. Тем не менее за этим крылся примерно такой внутренний диалог: «Ага! Признайся, мы этого не ожидали? Значит, ПЛС уже точно можно вычеркнуть. Остается только очень агрессивный БАС. Вероятно. Еще пока неясно…»
И я продолжал болтать, а она продолжала бить меня током, и ничего не происходило еще примерно минут десять. Никакой денервации. Пока мы не добрались до участка плоти между правыми большим и указательным пальцами. Доктор проткнула его иглой, покачала ее немного, прислушиваясь к шороху статического электричества из невидимого динамика. Я уже знал: чем ровнее и громче шум, тем лучше, – услышав его, она сразу вынимала из меня адскую машинку.
В основном для того, чтобы отвлечься, пока доктор перемещает электрод, я решил продемонстрировать свои ограниченные познания в анатомии:
– О, первая межкостная мышца. И первая, которая обычно отказывает при…
Это она и была. Классический симптом прогрессирующего бокового амиотрофического склероза – когда между большим и указательным пальцами появляется длинная ложбинка из-за отказавшей первой межкостной мышцы.
– Да, – подтвердила доктор. – И да, определенно… да, заметная денервация.
Вот и все.
Времени обдумать услышанное и выдать что-то, кроме очевидного вывода, у меня не было, поэтому я немедленно продолжил:
– Ага. То есть, согласно Эль-Эскориальским критериям, мы имеем здесь симптом начала бокового амиотрофического склероза.
Эль-Эскориальские критерии – международные диагностические критерии БАС. Например, если у больного наблюдаются не только признаки разрушения верхних двигательных нейронов, но и следы разрушения нижних (к их числу относится обнаруженная нами денервация) в трех и более местах, значит, дело в БАС.
– Да, именно так, – ни секунды не колеблясь, подтвердила мой доктор, как если бы я был студентом-медиком, предполагающим диагноз. Этого я и добивался.
Секунда. Еще секунда.
– О боже! Я не должна была этого говорить! Мне ужасно жаль. Вы огорчены?
Следующую минуту я провел, горячо убеждая ее, что все в порядке и не стоит так мучиться чувством вины. Я даже соврал, будто ожидал от исследования именно этого результата и искал только подтверждения. В конце концов, она ведь сделала именно то, о чем я просил. И за это я был бесконечно благодарен.
На самом деле новый диагноз оказался для меня сюрпризом. Но в моем мозгу уже существовал список мер, необходимых для выживания (питание через трубку и вентиляция легких), и оборудования, которое поможет вести активную жизнь, несмотря на болезнь (уйма разных крутых приборов).
Помню, как лежал на медицинской кушетке, ожидая, пока мой невольный диагност закончит процедуру ЭМГ, и обдумывал две вещи. Во-первых, пора составить детальный список необходимых мне в ближайшем будущем приспособлений. Во-вторых, надо как-то рассказать о диагнозе Франсису, не расстроив его и не испортив наш запланированный визит в музей египетской археологии Питри, в нескольких кварталах от госпиталя.