Камилл с отсутствующим видом складывал рукопись.
— Зря я все-таки отказал Гейницу…
Тайцнер, еще не вставая из-за стола, напялил на свою кудрявую голову бесформенную полотняную каскетку.
— Знаете что, молодой человек? У меня правило — я вам его не навязываю, но меня оно не раз выручало: никогда ни о чем не жалеть. Но коль уж вы настроены на сожаление, так пускай оно по крайней мере будет действенным…
В небольшом репродукторе на стене комнаты студенческого общежития прозвучало знакомое:
— Эмма Мнхлова, к телефону!
Наконец-то Мариан раскачался! Мишь отложила учебник и торопливо вышла в коридор. Только не волноваться: уж больно долго ждала я этого звонка.
— Вот так сюрприз!
— Алло, кто это — ты, Мишь? — спросила Ивонна, едва в трубке стихло.
— Где ты? Откуда звонишь? Из Вашингтона?
— Пока из Праги, и мечтаю увидеть твою большеротую мордашку. Если согласна, поторопись. Куда? Ну, скажем, в „Голландскую мельницу“?
— А что это?
— Заведение для хороших людей. На Индржишской улице.
— Но я без денег. Купила плащ и крем „Ивонн“ в надежде, что стану красивее.
— Бог с ней, с бедностью. Что-то в последнее время ты стала больно гордой. Жду тебя там через полчаса. На втором этаже.
Как же это получается: я на самом деле разочарована, что звонил не Мариан, — или просто себя убедила в этом? Скорее всего — второе: мыши, которыми интересуется Мариан, пишутся через „ы“.
Мишь вытащила из комода свое единственное полосатое пальтецо, сшитое из старого чехла от соломенного тюфяка. Опять куда-то бегу, как послушная собачонка по первому свистку. Зачем я понадобилась ей на сей раз? Но было бы нечестно притворяться, будто судьба Ивонны мне совсем безразлична. Коль уж нет любимого, должна быть по крайней мере подруга. Оставаться в одиночестве в нашем возрасте — патология.
Через полчаса, смущаясь, но одновременно сгорая от любопытства, Мишь поднялась по лестнице, крытой ковром, и, едва войдя в зал, увидела золотую копну волос. Ивонна бурно и шумно обняла ее, ладно, будем считать ее дружбу искренней. Они сели за столик, керамические плитки которых изображали старые голландские ветряные мельницы. Мишь вытаращила глаза на тяжелый золотой кулон с большой жемчужиной, висевший на шее Ивонны. Протянула через стол руку, чтобы поближе рассмотреть драгоценность. На обратной стороне было красиво выгравировано: „Andenken an M. S.“[25]. Стоит ли комментировать эту подробность? Но Ивонна сама спросила:
— Что скажешь?
— Что он раскошелился.
— Кто? — удивленно склонила голову Ивонна.
— Генерал Паттон. Не будешь же ты унижать себя общением с каким-нибудь сержантом?..
Ивонна немного смутилась.
— Слушай, не дерзи!
— А ты не боишься, что жемчуг приносит несчастье? Этого, пожалуй, мне не следовало говорить. Ивонна на секунду замерла.
— Я не суеверна. А Ник, между прочим, именно сержант. Но какой сержант, подружка! — Она замолчала, испытующе вглядываясь в лицо Мишь, — Послушай, а откуда ты вообще знаешь, где я была?
— Секрет шпионской службы. Перед отъездом могла бы хоть словечко мне шепнуть, куда отправляешься, на случай объяснения с твоими… Ну конечно, они явились ко мне в общежитие, оба, и я стояла перед ними словно обвиняемая: мол, какая же я лучшая подруга, если мне не удается повлиять на тебя, как же это я не знаю, где именно и с кем ты, и так далее и тому подобное. Но они пришли не только ради этого, им надо было узнать, как зовут нашего классного; под именем Роберта Давида они не нашли его адреса.
— Что дамам угодно? — подошел официант.
— Что будешь пить? — спросила Ивонна.
— Скажем, малое пиво. Ивонна смиренно подняла глаза к потолку.
— Два раза коктейль „Манхэттен“. И две ветчины. Карточек, разумеется, у нас нет.
Официант с подобающей скромной улыбкой слегка поклонился.
— Без карточек, к сожалению…
Ивонна молча поднялась и пошла куда-то в глубь зала, официант за ней.
— Все в порядке, — сказала она, вернувшись.
— Ну ты просто, как это говорится, world woman[26], правильно? Пожалуй, теперь твои домашние будут тебе неровней.
— Ровня, не ровня, но родео они мне устроили, как в Аризоне. А когда я заявила им, что долго теперь не буду трепать им нервы, они умолкли, как жена Лота.
Ивонна, откинувшись, вытянула вперед руки со сплетенными пальцами. Была в этом жесте какая-то смесь сладострастия, радостной надежды и самоуверенности.
— Ник сказал, что хочет жениться на мне.
Мишь по-мальчишечьи свистнула, несколько посетителей удивленно обернулись.