Потрясающе! — сказала она, чуть погодя. Но очевидно, от меня ждали большего восхищения.
Ивонна молча вытащила из сумочки фотографию и протянула через столик. Загорелый мужчина в военной фуражке, виски коротко подстрижены на американский манер— тип мужчины, от которого женщины млеют. В лице противоречие: выражение добродушия и оптимизма в его нижней части, но возле губ что-то жестокое, в светлых глазах тоже.
— Ну, что скажешь? — спросила Ивонна, поскольку молчание затянулось.
— Что фуражка ему к лицу. А что это за плешина над ухом? У него там нет волос. Какая-нибудь кожная болезнь?
Как часто я выпаливаю то, о чем тут же жалею! Крчма мне однажды сказал: „Ты — феномен типа „как не следует делать!““
Прежде чем Ивонна успела возмутиться, официант принес коктейли и на мейсенском фарфоре две большие порции ветчины с гарниром.
— Отвечу на твою дерзость: это след ранения на фронте, — произнесла Ивонна, когда официант удалился.
— Извини. А сколько ему?
— Тридцать четыре.
— Женат?
— Нет.
— Вот это партия, подружка! Теперь не хватает одного: чтоб у него брат был кинорежиссер. Откуда он?
— Сан-Диего, в Калифорнии.
Мишь как бы отметила мысленно на карте города на западном американском побережье, насколько помнила из географии.
— До Голливуда рукой подать. Будешь завтракать одними апельсинами. Но все-таки тебя жалко…
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Ивонна. Бесшумно подошел официант узнать, не надо ли дамам чего-нибудь еще, и снова скрылся.
— Если не считать дюжины его преимуществ, у меня к тому нет оснований.
— Опять ты ответила на вопрос, который я не задавала!
— А если бы задала, то он звучал бы так: „Ты в чем-то подозреваешь Ника?“
Ивонна покачала золотой головой.
— Пожалуй, пора платить.
— Спокойно, мы еще не все обсудили. Не слишком ли далеко от Сан-Диего до наших регулярных встреч через каждые пять лет?.. И как же Камилл и Гонза Гейниц? Две жизни уже загублены несчастной любовью…
— Камилл напишет стихотворение „Обманутый“ или „Вероломная“ и пошлет его в „Агой“[27], а потом найдет себе девушку. Ник, к счастью, стихов не пишет, он фотографирует. Замечательный репортер. Фантастические кадры, первая премия на федеральном фотоконкурсе сорок четвертого года: солдата во время атаки настигла пуля, он прыгает через окоп, а сам уже мертв. Напечатана на титульном листе „„Life“, как лучшая фотография года. И уйма долларов за снимок.
— Он хоть немного послал вдове того солдата? Ивонна перестала есть.
— Вечно ты носишься с идеями, как Роберт Давид, Желаю тебе самого лучшего, но будут у тебя хлопоты с женихами!
— И не только с женихами. Но надеюсь, папа мне как-нибудь поможет.
— Мне не совсем ясно, в чем тебе должен помочь отец?
— Например, в анатомии. Думаю, сумеет, хотя он всего лишь полковой лекарь.
Ивонна положила вилку.
— Ты оставила кукол?
— А я смекнула, что куклами не прокормишься.
— Вот это гол! Сначала я хочу поступить в Академию искусств, но вместо меня туда идешь ты, потом я посылаю тебя записать меня в медицинский, а там оказываешься опять же ты! В итоге единственная, кто из нас не пойдет в медицину, — это я! — Она устремила поверх рюмки свои прекрасные глаза на подругу с таким выражением, словно говорила: а не предпочла ли ты, голубушка, эту фельдшерскую тягомотину ради некоего молодого человека, чтобы быть поближе к нему? — Желаю вам с Марианом четверых детишек, — выстрелила она от бедра и подняла рюмку. — Cheerio![28]
Ах, милая, знала бы ты, как промахнулась!
— Пить „Манхэттен“ скорее подобает за твое американское будущее. Да здравствует Ник Картер, и ты рядом с ним!
— Пик Марло.
— Инолла Марло… Да за тебя весь Голливуд передерется, хотя бы из-за одной твоей фамилии!
— Не сглазь! У Ника нет брата-режиссера, в Голливуде у него только друг, кинооператор. Но зато это „господин оператор“, за него дерутся лучшие режиссеры, такие тузы, как старый Сесиль де Милль, Джон Форд, Уильям Уайлер…
Мишь с аппетитом ела ветчину.
— Нет, это не может быть… — пробормотала она.
— Ты про режиссеров?
— Про ветчину. За шесть лет — наконец настоящая! А как было дело: ты вернулась в Прагу, а Ник уехал в Калифорнию?
— Ничего подобного. В Прагу я должна была вернуться, чтоб мои тут концы не отдали. Представь, мама даже решилась искать меня у тети Мины. Так что если я насолила тебе через моих стариков, то тете Мине я насолила куда больше, потому что к ней-то приезжал и бедняжка Камилл. Из-за этих визитов она совсем с толку сбилась, еще бы — все время скрывать, что со мной на самом деле! Кстати — Камиллу надо бы посватать какую-нибудь девчонку, не подскажешь ли, кого? Если бы за тобой не ударял Мари-ан, я обратилась бы к тебе. Пожалуй, попрошу Руженку Вашатову…