— Мужики! — гневно крикнул Семен Иванович. — До чего дошли сволочи, мироеды! Сперва скотину убивали, теперь за людей принялись! Да неужто терпеть будете?
Но крестьяне молчали. Некоторые, не выдержав его яростного взгляда, отворачивались. На лицах у людей был страх. Тогда Шумов понял, что все висит на волоске. Если он сейчас же не сумеет повести крестьян за собой, случится беда! Вдруг раздался истошный крик:
— Антипова Ваську насмерть убили-и!
Толпа глухо и угрожающе загудела, горестно заплакала какая-то женщина. Антипова любили в селе. Бывший фронтовик, мастер на все руки, он готов был бескорыстно прийти на помощь к любому, не требуя за это платы. Почти в каждой избе можно было найти изготовленные им хлебные лари, кровати или столы. Никто лучше не мог объяснить, что делается на белом свете, о чем пишут в газетах. Антипову было лет сорок, но к нему прислушивались и старики…
Шум усиливался. В руках у некоторых мужиков появились выдернутые из плетней колья. "Пора", — подумал Семен Иванович и крикнул:
— Пошли, ребята! Они думают в своих усадьбах отсидеться! Не выйдет!
— Не выйдет! — дружно заревела толпа.
Словно бурей сорванные с мест, мужики рванулись за Шумовым. Рядом с ним, плечом к плечу, бежали бледный, но решительный Евграфов и двадцатидвухлетний токарь Пашка Дробот. Глаза Пашки были расширены от страха, но он не отставал от Шумова ни на шаг.
В доме Иванцова были наглухо закрыты все ставни, крепкие ворота заперты, за высоким забором захлебывались свирепые волкодавы, приученные кидаться на людей. Семен Иванович подбежал к забору и, не останавливаясь, не давая остынуть толпе, бросил Пашке:
— Подставь плечо!
— Что делаешь? Убьет! — отчаянно крикнул Евграфов, но Шумов уже сидел на заборе, а через секунду спрыгнул во двор. Оттуда раздалось яростное рычание псов, трахнули один за другим несколько выстрелов. Волна людей докатилась до забора, на секунду задержалась и перехлынула через него. Весь двор заполнился крестьянами. Одни пытались сорвать ставни, другие вслед за Семеном Ивановичем кинулись на крыльцо. Несколько мужиков с лицами, потными от жадности и страха, поспешили к хлебному амбару и, кряхтя, пытались сбить с дверей замок.
Шумову, наконец, удалось сорвать щеколду. Держа наган наготове, он ворвался в полутемный коридор, где остро пахло чем-то кислым. Услышав за стеной голоса, Семен Иванович нащупал фанерную дверь. Она оказалась незапертой. Он очутился в просторной комнате с высоким потолком. Стены в этой комнате были оклеены новенькими обоями, рамы и подоконники выкрашены белой масляной краской. Он увидел добротную фабричную мебель, которую не стыдно было бы поставить даже в особняк к господину Загрязкину. Мягкий диван поблескивал свежим лаком. На стене висело круглое зеркало, в котором Шумов увидел себя во весь рост, в расстегнутой телогрейке, с черным опаленным лицом.
На широкой кровати с горкой больших и маленьких подушек сидели, прижавшись друг к другу, две женщины, постарше и помоложе. Это были жена и теща Иванцова.
— Где Егор? — крикнул Семен Иванович. Женщины промолчали. Он бросился в соседнюю комнату. Кто-то метнулся навстречу. Мягкое тело ударилось в ноги. Шумов увидел мальчика лет двенадцати — тринадцати, с наголо остриженной продолговатой, как дыня, головой и оттопыренными белыми ушами. Вцепившись в Семена Ивановича, мальчишка завизжал, подпрыгнул и вдруг впился острыми зубами ему в руку. Вскрикнув от боли, Шумов попытался его отбросить, но тот, громко сопя, висел с намертво сжатыми челюстями, как бульдог. Пришлось легонько надавить ему на подбородок. Завопив, мальчишка отскочил и стал швырять в Семена Ивановича чем попало. Летели сапоги, чашки, тарелки. Подоспевший Евграфов схватил его за шиворот и отбросил. Мальчик забился под кровать и выглядывал оттуда, похожий на злого щенка.
…Егор Иванцов стоял на коленях перед иконой и истово крестился. Когда Шумов вбежал в комнату, он даже не оглянулся, словно так был увлечен молитвой, что ничего не слышал. Семен Иванович, не теряя времени на разговоры, сгреб его за шиворот, испытывая сильное желание стукнуть по наглому лицу, на котором поблескивали хитрые глазки.
— Господи помилуй! — забормотал Иванцов, не делая попыток вырваться. — Спаси и помилуй раба твоего! Что делается на белом свете, люди добрые!.. Над невинным человеком измываетесь, дьяволы, безбожники! Разве давала Советская власть вам такое право, чтобы врываться в дом, невинных детей избивать! Что же вы смотрите, хозяева, неужто отдадите своего односельчанина на поругание?