Должно быть, если бы не помощь Тома, мне не удалось бы так скоро выбраться из эмоциональный пустоты, в которую я провалилась. Он был блестящим специалистом, как и все, кого нанял Заказчик.
Чаще, чем с психологом, я виделась только со своими друзьями. Они поднимали мой дух одним лишь присутствием. Иногда ко мне захаживали и другие пленники, которые тактично обходили стороной причину моего пребывания на третьем уровне бункера: видимо, Джен была права, слухи и домыслы давно гуляли среди наших коллег, а сложить дважды два было не так уж и трудно. Но меня по-прежнему не очень-то занимали их подозрения.
Из персонала нашей тюрьмы ко мне заглядывали Энрике и Сандра. Правда, оба (скорее всего, ориентируясь на видеонаблюдение) старались заходить в то время, когда у меня не было посетителей. Вероятно, наша с Джен ссора дала свои плоды, и потому прислужники Заказчика предпочитали делать вид, что держатся от меня подальше. И если мексиканец по-дружески беседовал со мной, то Сандра наносила точечные формальные визиты.
Она узнавала о моём самочувствии, безучастно спрашивала, не нуждаюсь ли я в чём-либо, с кривой усмешкой слышала от меня «в свободе» и уходила. Ни разу ни она, ни я не вспоминали случившийся несколькими днями ранее разговор о схожих событиях в наших судьбах. Думаю, нам обеим не слишком импонировала мысль, что мы можем из-за этого сблизиться и, не дай Бог, стать приятельницами.
Четвёртого марта мне позволили переселиться из наводящей на грусть палаты медкорпуса в навевающий тоску номер жилого уровня. Я так хорошо запомнила эту дату по трём причинам.
Во-первых, вместе со мной из медицинского заключения отпустили Питера Адамса. Я заметила его в столовой, где мужчина, посвежевший, повеселевший и, очевидно, соскучившийся по общению с коллегами, живо обсуждал что-то с ними. Увидев меня, он слегка виновато улыбнулся уголком рта. В ответ я одарила его тёплым взглядом. Последние события успели стереть страх перед мужчиной настолько, что после завтрака я осмелилась подойти к нему первой.
Его собеседники уже ушли, и я подсела к музыканту, тихо пробормотав:
– Неплохо выглядите для бывшего террориста. Уже спланировали, на кого нападёте снова? Или останетесь верны прежней жертве?
– Элизабет, – не то вопросительно, не то встревоженно ответил Адамс.
– Ладно, я больше не злюсь на вас. Можете не переживать из-за этого. Если, конечно, вы переживали.
– Я вёл себя, как идиот, – покачал он головой. – Простите. Но я понял, что лучше сдаться. Их не победить.
– Питер, покориться не значит сдаться. Это только означает, что временно нужно играть по правилам, раз уж тебя втянули в игру.
Мужчина хмыкнул.
– Психолог сказал мне то же самое, – он почесал бороду, ставшую ещё более длинной, чем прежде.
– С вами тоже работал Том?
– Да. Вы его знаете? – Питер вскинул брови в удивлении, словно психологическая помощь могла понадобиться только ему и больше никому из пленников.
– У меня были кое-какие трудности, и Том здорово помог с ними разобраться.
– Он хорош, это точно. Хотя производит впечатление сурового человека.
Я, усмехнувшись, кивнула.
– Надеюсь, ваши трудности случились не из-за меня? – он взглянул с опасением.
– Нет-нет, – я поспешила его успокоить. – Там было… – я запнулась. – Другое.
Неловкое молчание.
– Что ж, я действительно рада, что вы в порядке, – перед уходом мне хватило духу ободряюще коснуться плеча Адамса.
Вторым событием, произошедшим в этот день, была, конечно же, церемония вручения премии Оскар, на которой мы не имели возможности присутствовать лично, но трансляцию которой точно не могли пропустить.
На коридоры бункера за несколько часов до начала опустилась торжественная тишина, означавшая, что все пленники разбрелись по своим комнатам или в гости друг к другу, дабы убедиться, что, несмотря на их загадочное исчезновение почти для целого мира, жизнь в этом самом мире продолжает бурлить и кипеть без них.
Посмотреть трансляцию все актёры собрались в номере Алекса Блейка. Притащив несметное количество еды, рассевшись кое-как (кто на кровати, кто на стульях, а кто и просто на полу), мы комментировали каждое интервью наших везучих коллег с красной ковровой дорожки. Мы обсуждали их наряды («Боже, с какого чердака она вытащила это платье!»), бросались поп-корном в телевизор и поднимали шум и улюлюканье всякий раз, как кто-то из пришедших на церемонию вспоминал о нас (смахивая искренние слёзы, они все говорили о великой утрате для кино) и, само собой, завидовали им – тем, кто находился по ту сторону экрана.