— Знаешь, мне интересно, — нарушила молчание Тамарка, заходя в комнату, — а как они нас все-таки вычислили-то?
Я поправила покрывало на кровати и плюхнулась сверху.
— Тут и думать нечего! Допросили свидетелей и все. Фрося-то Семенна когда лестницу додраивала, никаких ведь бумажек еще не видела, а Линель Ивановна, добрая душа, хорошо помнит, что последними мы с тобой в аудиторию прибежали. Дедукция, однако! — я постучала себя по голове, звук получился гулкий.
— Сами же нас не предупредили о переносе экзамена! Прямо из столовой выдернули! И мы после этого виноваты! Они что, полагали, что мы должны все были выучить по ходу занятий и выполнения заданий в течение семестра?! — воскликнула Тамарка, не уточняя, кто эти таинственные «они» (У стен тоже есть уши! Но что самое ужасное, у них, то есть, все-таки, не совсем у них, есть весьма болтливые рты, а также некое неявное подчинение, помимо того, которое официально прописано в последних главах Устава), но подразумевая, разумеется, профессорско-преподавательский состав, и грустно вздохнула: — Несправедливость как всегда восторжествовала.
— А кстати о бумажках... — я с прищуром посмотрела на подругу, — давай, развратница, колись!
— А что колись-то? Когда по лестнице поехали, я же не успела толком дочесть, вот и вышло черти что, — подруга опять покраснела, но только слегка.
— Не это, — я, чувствуя себя экзекутором, с улыбочкой сложила руки на груди. — Где ты такое видела? Или, может, ты не только видела?
— Ты за кого меня принимаешь?! — вспыхнула подруга. В меня полетела подушка, я схватилась за палочку и отправила пухлую летунью обратно. — Мы с Натлой у Вадика с боевого в комнате их видели, — приглушенно из-под подушки ответила Тамарка.
Я расхохоталась:
— Вот он развратник!
— Ну. Мы ему также и сказали, — улыбнулась подруга, поняв, что я уже не ее обвиняю в распутстве.
— А он что?
— А что он? Парень и есть парень — и ухом не повел. Это, говорит, искусство! — она, подражая Вадику, задрала подбородок и взмахнула рукой.
— Что искусство: рисовать или в такие узлы завязываться? — заинтересовалась я.
— Не знаю, мы не переспрашивали.
Я села заново писать осточертевшие шпаргалки. А что делать? Хочешь — не хочешь, пересдача уже послезавтра, а по энергетике написать шпаргалки для нас с Томкой должна была я.
— Знаешь, чего-то у меня от этих переживаний такой аппетит разыгрался, — вспомнила я о пропущенном из-за похода к директору обеде.
Тамарка кинула взгляд во двор на башню с часами:
— Так мы уже не успели, там другая смена. Придется терпеть до ужина, — она немного помолчала. — Надо обновить заклинание от наледи на окне, а то по углам уже куржа появилась, — проговорила Томка, не выказывая меж тем желания встать и сделать последнее.
— А у нас продуктовые запасы закончились, да? — на всякий случай спросила я, прекрасно зная, что ни картошки, ни морковки уже давно не осталось. А одними столовыми приборами сыт не будешь. — А-то б пожарили чего-нибудь на общественной печке, — как назло мне сразу же пригрезилась жареная картошечка.
— Угу, — уныло ответила подруга.
Ветер как на заказ пахнул в окно вкусным запахом жареных клубней.
— Ну вот, у меня уже обонятельные галлюцинации на почве голода, — вслух пожаловалась я.
— У меня тоже, — мечтательно протянула подруга.
Мы медленно переглянулись и проворно подскочили к окну.
— Интересно, откуда это? Не похоже, чтобы с комнат, — принюхалась я в открытую форточку.
— По-моему, из города, — неуверенно предположила подруга, поведя носом.
— По-моему тоже, тем более кто из учеников будет готовить в пору экзаменов?
— Прогуляемся? — сверкнула глазами подруга.
— Давай! Давай только подсчитаем бюджет, — педантично предложила я.
— Дык, у меня еще с начала месяца полная стипендия, — похвасталась Томка.
— Дык, у меня тоже, — передразнила я ее, доставая из-под матраса худенький кошель, — нам просто повезло, что с начала месяца всего четыре дня прошло. Пошли!
Мы оделись в модные ватные фуфайки, отороченные мехом и кусочками парчи, залезли в валенки, накинули платки и пошли на первый этаж к выходу. На нашем этаже было пусто — все уже пообедали и старательно корпели за учебниками. Во дворе играли в снежки младшекурсники. Счастливые! На первом году вообще нет экзаменов — одни зачеты. Мы, стараясь сохранить достоинство, но и не попасть под обстрел, прошли к воротам. Однако нас все равно вываляли таки в сугробе.
— Что за невоспитанная молодежь пошла! — возмущалась я, выковыривая снег из валенка.
— И не говори, — поддакнула Тамарка, бурча под нос и орудуя палочкой. Я взвизгнула — снег шипящим паром взвился в воздух, и через секунду резвящиеся во дворе парни обнаружили себя растерянно стоящими в огромной луже.
— Наша месть, — удовлетворенно кивнула подруга.
— Эх, надо было на обратном пути, а то когда будем возвращаться, они нам тоже могут отомстить, — спохватилась я.
— А вдруг их уже не будет, когда мы пойдем обратно? Кому тогда мстить? — удивилась Тамара.
Я подумала и согласилась:
— Это правильно, что будет, то будет, — и приложила вслед за Тамарой свою палочку к двери в воротах, та распахнулась, и мы вышли в город.
— Ну и куда направим наши стопы? — спросила я, радостно вдыхая свежий зимний воздух. — К «Маме Зое»?
— А давай! — согласилась Томка.
И мы бодро зашагали по улочке, оглядывая дома и прохожих, пока не дошли до знакомого деревянного трактира. Возле него суетились вокруг стремянки два мужика.
— Ой, глянь, вывеску меняют! — дернула я Тамару за рукав.
— Старую сняли что ли? — удивилась она.
— Пошли внутрь, спросим.
— Нормальная была вывеска, — удивленно бормотала подруга, — и «мама Зоя» там на себя почти походит.
Мы бесстрашно поднырнули под с трудом удерживаемую мужичками деревянную конструкцию и шмыгнули в дверь.
Внутри было тихо и пусто.
— Эй, «Мама Зоя», есть кто? — сложив ладошки рупором, зычно крикнула я.
— Странно как-то, где все? — негромко удивилась подруга.
Я хотела было заглянуть на кухню, но вовремя вспомнила, как однажды за это досталось от поварихи половником по лбу одному нашему знакомому, и раздумала. Мы недоуменно присели на лавку, спиной к столу, как вдруг скрипнули ступеньки лестницы и сверху, с жилых комнат хозяйки трактира, к нам спустился... эльф. Он обладал классической эльфийской внешностью: стройный, высокий, остроухий, длинные белые волосы забраны в хвост. Вот только одет был почему-то не в напыщенный костюм, а в обычные, как у горожан брюки и рубашку, дополнял комплект фартук до колен. Но и в этом нехитром наряде он умудрялся выглядеть изысканно.
— Э, здрасьте, — мы сразу встали.
— Чего нужно? — недружелюбно поинтересовался он, отставив ножку и вытирая руки о кожаный фартук так, словно разглаживал на нем складки.
— Дак это..., — заробела подруга.
— Поесть мы пришли, — сказала я и, заметив удивленный взгляд эльфа, пояснила, — к «маме Зое».
— А, — расслабился эльф. — Да это, закрыто, ремонт здесь.
— Как ремонт? — расстроились мы одновременно с Тамарой.
— А разве не отсюда недавно так вкусно пахло жареной картошкой? — взгрустнула подруга и, по-моему, даже пустила слезу голодного отчаяния.
— Э-э, вообще-то отсюда, — удивился эльф.
— А когда снова откроют? — спросила я, а потом удивленно спохватилась: — Как отсюда? Вы же сказали — здесь закрыто.
— Ну... я себе пожарил на обед, — смутился эльф.
— А разве эльфы едят картошку? — изумилась подруга.
— А что, не должны? — еще больше изумился эльф.
— Вам лучше знать, — пробормотала Томка и зарумянилась, стушевавшись.
Меня от этого странного и бессмысленного обсуждения вконец охватило голодное безумие, и мой язык сам собой ляпнул:
— А у вас еще картошка осталась? — до меня дошло, какую наглость я сказанула, и я как-то попыталась выкрутиться: — Мы заплатим.