«Я говорила, – напомнила я ему. – Я его всегда ненавидела», – хотя это и не совсем правда. В ту самую ночь, когда я была страшно измучена болью, он принес мне столь необходимое облегчение.
Я простонала, что было интерпретировано как призыв к исполнению их плана. «Довольно. Ты не можешь вечно оставаться здесь, растянувшись на диване, – ты едешь в больницу», – сказали они по-своему сердито. Возможно, я и вовсе поняла это по взгляду одного из них. Пока они шли ко мне, чтобы помочь подняться, боль стала другой. Меня затошнило, и началась сильная рвота. Я испытала то, что другие называют «звездочками перед глазами». На деле же было такое ощущение, что я почти полностью потеряла зрение – перед глазами были лишь рябые круги света. Они появлялись и исчезали, вторя острым приступам боли, которая зарождалась у меня в правом боку, а затем отдавала полоской по всему телу. Я закрыла глаза, но все равно видела свет, словно он горел за моими закрытыми веками. Я согнулась пополам – меня все рвало, и я никак не могла встать прямо. Я уперлась руками в колени и истошно стонала. Что это было? Речи о том, чтобы ждать, уже не шло. Дана разыскала пластиковые контейнеры – как прагматично с ее стороны, – чтобы положить их на пол в машине, так как понимала, что рвота вряд ли прекратится сама собой. Я улеглась на заднее сиденье машины и больше никогда не видела этот дом.
Решив самостоятельно ехать в больницу, мы неслись на скорости сто шестьдесят километров в час, молясь о том, чтобы не опоздать. Я была уверена – внутри меня что-то лопнуло. Я не знала, указывала ли действительно боль на перфоративную язву, как я изначально предполагала, или же дело было в чем-то другом. Но вспомнила, как в мединституте нам рассказывали, что пищеварительные ферменты поджелудочной железы, вырвавшиеся на свободу, способны разъедать внутренние органы, подобно серной кислоте. Я решила, что мучительная жгучая боль, которая распространялась по телу, была следствием того, что мои органы постепенно превращаются в кашу. Я знала, что мне нужна срочная операция. У дверей отделения неотложной помощи меня водрузили на инвалидную коляску, а Рэнди предложил поставить мне на колени один из пластиковых контейнеров.
Охранник увидел меня – беременную женщину, которую явно мутило, и спросил, насколько именно я беременна. «Седьмой месяц», – ответила я, совершенно не понимая, с какой стати мне раскрывать столь личную подробность больничному охраннику. Нас спокойно перенаправили в родильное отделение прочь от центра травматологии, куда я изначально намеревалась попасть. Он пояснил, что таковы правила. «Всех, начиная от шестого месяца, принимают в родильном». Я понимала, что нет смысла спорить.
В нашей больнице любили и ценили правила. Они были залогом безопасности наших пациентов. Чтобы оказывать превосходную медицинскую помощь, нужна стандартизация. И тем не менее годы моей медицинской подготовки, осознание мной необходимости быть осмотренной хирургом с последующим срочным хирургическим вмешательством – все это меркло в свете больничных правил.
Больничный охранник за какие-то пять секунд решил за меня, кто я такая и что мне нужно. Я посмотрела на своего мужа, и мое выражение лица говорило: «Просто чтобы ты имел в виду – это решение может меня в итоге убить».
По прибытии в родильное отделение мне пришлось ненадолго встать, чтобы надеть больничную рубашку, и я тут же поняла, как много успело поменяться. У меня резко сузилось поле зрения – я видела только то, что было прямо у меня перед глазами. Мой мозг казался каким-то опухшим, словно кутил всю ночь напролет без меня. Нездоровое любопытство помогло мне ненадолго сосредоточиться, и я поняла, что испытываю самый настоящий шок. Я понимала, что мое несвежее состояние, словно я была после попойки, свидетельствовало о том, что мозг получает недостаточно крови. Когда я лежала, кровеносным сосудам моего организма удавалось направлять туда достаточно крови, отводя ее от других участков тела, однако стоило мне встать, и они были уже не в силах преодолеть гравитацию. То небольшое количество крови, что оставалось у меня в сосудах, стекало к ногам, лишая мозг необходимой ему подпитки.
Чья-то рука просунула в мое поле зрения пластиковый контейнер с оранжевой крышкой. Не могла бы я предоставить им мочу на анализ? Я вообразила себе те усилия, которые мне придется предпринять, чтобы выполнить их просьбу. Я отрицательно покачала головой. Потом бесцеремонно повернулась к медсестрам, которые были зациклены на том, чтобы проверить, в каком состоянии ребенок.