Полковой адъютант, штабс-капитан Ф-в, мне тоже известен был хорошо по его склонности к выпивке и в то же время – как хороший, дельный работник. Мой предшественник по командованию полком, ничтоже сумняшеся, разрешил полковому адъютанту остаться на месте постоянного квартирования полка, якобы для сдачи каких-то дел; а на самом деле, просто для того, чтобы погулять на свободе, предоставив ему догонять полк экспрессом на походе. Я все время пути лишен, таким образом, помощи полкового адъютанта. Таким же образом мой предместник выпустил из полка опытного делопроизводителя по хозяйственной части, заменив его своим протеже, заведомо неграмотным и ничего не знающим писарем. Зная, что он на войну с полком не пойдет и останется дома, бывший командир полка заботился об одном – остаться добрым в глазах офицеров полка, не думая вовсе о предстоящей полку нелегкой службе на войне.
Какое это зло, – подобная смена начальника накануне похода!..
В Иркутске на вокзале встретился со старым знакомым по службе на Дальнем Востоке, военным прокурором, полковником Б-м, от которого услышал много интересного, оправдавшегося на деле. Более всего меня больно поразили упорные слухи о разногласиях и неладах между командующим и главнокомандующим одной и той же Маньчжурской армии – между Куропаткиным и Алексеевым. Военная история представляет немало примеров вмешательства посторонней власти в распоряжения полководцев; но чтобы на одном и том же театре войны, при одной армии, допустить такое двухголовое командование, – такого примера еще не было. И этот сумбур, это заведомое извращение действующего «Положения о полевом управлении армией в военное время» все же регламентировали на основании законов.
Конечно, вражда между двумя полководцами не замедлила обнаружиться в самом начале операций и сказалась пагубным образом в сражении под Вафангоу. По словам полковника Б-го, генерал-адъютант Куропаткин избегал этого сражения всеми зависевшими от него мерами, доказывая крайнюю нежелательность отказаться от раз принятого решения сосредоточить сначала все силы, избегая отдельных поражений. Но адмирал Алексеев тревожился за участь Порт-Артура и требовал от генерала Куропаткина, чтобы он непременно перешел в наступление на выручку осажденной крепости. К тому же, в 20‑х числах мая от генерала Стесселя стали получаться особенно тревожные телеграммы, – что Порт-Артур доживает уже последние дни, что едва ли ему удастся продержаться еще продолжительное время. Этот самый генерал Стессель, незадолго перед тем на параде в Порт-Артуре в 1903 году во время пребывания там генерала Куропаткина похвалявшийся, что он продержится в крепости хоть годы «против армий всего мира» – совершенно пал духом, как только Артур оказался отрезанным от внешнего мира после сражения под Кинчжоу.
Далее полковник Б-ий рассказывает, что когда Куропаткин все же медлил исполнением настойчивых требований адмирала Алексеева о переходе в наступление, последний обратился с ходатайствами в Петербург, и оттуда пришло указание «передать генералу Куропаткину, что на него возлагается ответственность за целость Порт-Артура…». Пришлось покориться и 30 мая направить генерала Штакельберга с 38 батальонами; а 1 июня от генерала Стесселя прибыл с донесением Генерального штаба капитан О-в, что он берет назад свои прежние тревожные телеграммы, что продержится еще долго без выручки, что нет надобности в движении вперед ради немедленного освобождения Артура и т.д. Но было уже поздно: остановить наступление нельзя было. 2 июня произошло уже столкновение с противником, а 3 июня наши войска понесли жестокое поражение…
Иннокентьевская служит теперь приемной станцией для всех воинских поездов, отправляющихся на театр войны. Запасных путей множество, и все сплошь заняты вагонами, набитыми людьми в ожидании очереди отправления дальше навстречу жгучим событиям, о которых мы в настоящую минуту питаемся только слухами.
Побывал в монастыре Св. Иннокентия, почитаемого с особым благоговением во всей Сибири. Вспоминаю свою первую поездку по Сибири в 1888 году на почтовых лошадях, когда я переправлялся в ледоход через р. Томь и досчаник наш начал тонуть посредине реки, а бывший со мною странник уверял, что «св. Иннокентий нас выручит, зная, что тут есть богомолец», который, исполняя обет свой, уже прошел пешком свыше трех тысяч верст из Копальского уезда на поклонение святому угоднику.
В городе Иркутске встретил кой-кого из старых знакомых. Все разговоры, обмен мыслями и взглядами вращаются, конечно, вокруг событий на театре войны. Известия, к сожалению, все печальные; отрадного весьма мало. Мне указывают на тот факт, что усиленная перевозка войск через Иркутск началась собственно лишь недели за две перед тем, а до того времени целый месяц почти не видно было воинских эшелонов: шли все грузы Красного Креста, щегольские санитарные поезда, разные пожертвования белья и платья; ехали без конца все офицеры, врачи, сестры милосердия и т.п.; так что генерал Куропаткин возопил будто бы и послал телеграмму военному министру, что «бабья и тряпья и без того довольно, – лучше войск побольше отправляйте». Если такую телеграмму Куропаткин и не посылал, то послать должен был; может быть, слухи поэтому и приписывали ему посылки телеграммы такого содержания.