Это дебуширование, выстраивание шеренг на гребне и пропадание их в гаоляне происходили, однако, так быстро, что наша рота не успевала залпом изловить шеренги при появлении их на гребне. Точно акробаты на сцене, они появлялись и пропадали в гаоляне.
Не успели мы сделать несколько залпов, как точно чудовищным хлыстом стеганули по нас, – понеслись нам откуда-то ответные залпы, которые так нас ударили сразу, что роты шарахнулись назад и, может быть, готовы были исчезнуть в гаоляне. Я разразился – признаюсь к моему стыду – отборной площадной руганью, которая, однако, подействовала, должно быть, отрезвляющим образом: ко мне присоединились ротные командиры, и мы заставили людей стать на прежнее место; 5‑я рота возобновила свои залпы, а нам откуда-то продолжали отвечать.
Не прошло и полчаса, как нас стали поражать жестоким огнем с левого фланга. Я оглянулся на сопку, на которой лежали белые линии рот Бузулукского полка. Там уже белых линий этих не видно было; не видно было и шрапнельных разрывов японских. Зато с этой сопки несется характерная трескотня пулеметов; несмолкаемый свист и шипение охватывают нас смертоносной струей, направляющейся вдоль линии нашего фронта. Жестокий артиллерийский огонь смел, очевидно, роты Бузулукского полка, а подкравшаяся по гаоляну японская пехота с пулеметами сейчас же и заняла сопку…
Во время Франко-прусской войны 1870 года немцы отличались тем, что каждую завоеванную позицию, или захваченный пункт сейчас же закрепляли за собой установкой тут артиллерии, а в минувшую нашу войну у японцев эту роль прекрасно выполняли пулеметы, которые иногда подвигались следом за передовыми застрельщиками: чуть только зацепились где-нибудь стрелки – смотришь, есть уже и пулемет, и становится весьма трудно выбить иногда даже и слабые силы. Недаром мы впоследствии научились так ценить пулеметы, что старались их выписать даже на полковые суммы.
Тут отличную службу сослужила предоставленная мне 5‑я батарея, которая к этому времени нашла себе позицию около железнодорожной ветки: захватив Янтайские высоты, японцы собирались уже перейти в наступление и направились к дер. Цышань и могли бы легко захватить полотно железной дороги и прилегающие деревни, но были остановлены жестоким огнем 5‑й батареи. По-видимому, артиллерийский огонь был для них полной неожиданностью, и они сразу приостановили свое наступление, но открыли со своей возвышенной позиции убийственный огонь по нашим ротам, скрытым в гаоляне. Строго говоря, мы обречены были в это время на тактику страуса, который прячет голову под крылом и думает, что его никто не видит: нам казалось на дне гаоляна, что нас никто не видит; а на самом деле японцам с захваченных ими высот не трудно было по многим признакам определить издали, в каких именно местах гаолян прикрывает действия войск, и начать обстреливание этих площадей.
Около часу дня я получил записку от моего офицера поручика Плуталова (который с начала боя назначен был мною состоять безотлучно при штабе отряда и доносить мне обо всех исходящих от начальства распоряжениях и о притекающих туда донесениях), что «начальник отряда приказал отступить для прикрытия железной дороги…» Приказание это было недостаточно понятно, потому что и без того наша «позиция», или фронт боевого расположения к югу от железнодорожной ветки на Янтай, сам собою прикрывал железную дорогу.
Куда же отступать? Янтайские копи, по-видимому, захвачены уже японцами: это видно из того, что нас жарят оттуда губительнейшим ружейным и пулеметным огнем.
Через несколько минут является казак с приказанием от начальника отряда «отступить за железную дорогу». Но это легко сказать подняться и отступать, когда лежа в гаоляне мы несем чувствительные потери, охваченные с фронта и фланга; что же с нами будет, если начать отступление? Хотя движение по гаоляну как будто совершается скрытно от глаз противника; но на самом деле я заметил, что огонь усиливается как раз в минуты передвижения по гаоляну, что можно объяснить тем, что, при зорком наблюдении издали, с высоты, нетрудно заметить усиленное движение и качание в разные стороны тяжеловесных макушек гаоляна при перебежках массы людей; при этом пробежит еще группа людей с ружьями на плечо, так что издали видны сверкающие на солнце штыки, покажется голова скачущего всадника и т.п. Все такие признаки обнаруживают издали скрытое, по-видимому, движение по гаоляну, и внимательный противник сейчас же направлял туда огонь. Отступать при таких условиях среди белого дня было рискованно.
В минуту вот этих размышлений я услышал голос в гаоляне:
– Да вот командир полка…