Император улыбнулся, ощущая эту досаду; ему даже не нужно было поворачиваться к старому приспешнику, чтобы посмотреть на него - зачем полагаться на столь ограниченные органы чувств? Сила давала более объемное зрение, более глубокое понимание эмоций и наступающего осознания Вейдера.
- Боюсь, вы позволили своим желаниям затуманить ваше восприятие, Лорд Вейдер. Ваша постоянная слабость, - дал быструю оценку Палпатин – он всегда прибегал к этому приему, чтобы усилить чувство ничтожности в тех, кто был рядом и подчеркивая тем самым свое превосходство. Он произнес это, не оборачиваясь и не спуская глаз со Скайуокера, зная, что его близкое нахождение к мальчишке выбивало Вейдера из колеи.
- У вашего сына нет такого недостатка, хотя он очень своенравен и упрям, и весьма неуступчив. Он так тяжело и долго боролся. Потребовалось очень многое, чтобы сломать его.
Вейдер хранил молчание, желая избавиться от навалившегося пресса самобичевания и беспокойства при виде стиснутых челюстей сына и едва уловимой вспышки эмоций в ледяных глазах.
Палпатин улыбнулся - да, так легко ведомый и настолько предсказуемый. Но он всегда был таким. Его сын был другим – он требовал постоянной борьбы, неся в себе захватывающее противоречие и обладая непредсказуемым диким нравом.
- Разве вы не ощутили этого, Лорд Вейдер? Момента, когда ваш сын сбился с пути истинного? Это было так… возвышенно, - задумчиво протянул Палпатин, не в силах отвести восхищенный взгляд от своего джедая, вновь погрузившись в те переживания. - Первая кровь всегда так вдохновляет, друг мой. Вы помните?
Он помнил. Помнил слезы вины и ее отрицания, оставляющие жгущие следы на лице в безмолвии пустынного, разрушенного Храма, когда внутри не осталось ни одной живой души, ни одной мысли, способной сломать душащую тишину - способной заглушить вопль, идущий изнутри. Помнил ужас от осознания того, что сделал, помнил, как упал на колени от чувства бесповоротного краха и оцепенелого принятия своей судьбы, в тиски которой загнал себя.
Он увидел, как едва заметно напряглись мышцы его сына, и ощутил новый беспокойный укол острой боли, узнавая те же шрамы, свежие и кровоточащие, и выжигающие душу.
Вейдер так хорошо знал эти чувства; знал, как сила, теряясь в шипящей массе Тьмы, вкрадчиво окутывающей тех, кто касался ее, становилась слабостью. Шрамы были слишком глубокими, чтобы соскоблить их с совести, чтобы убрать вину и отделить действия от последствий, и Тьма избавляла от этих мучительных, сковывающих эмоций.
Но взамен она забирала все остальное – жизнерадостность, спокойствие, безмятежность. Все убеждения и все свое милосердие отдавались в поисках утешения и смягчения боли, и ты оставался изолированным и отчужденным, навсегда одиноким в пустоте Тьмы.
Все это, каждый свой вынужденный шаг по тому пути, он видел теперь отраженным в глазах сына, одновременно неистовых от обвинения и все же лишенных настоящих эмоций, провалившись в пустоту души.
Взгляд Вейдера перешел к обтянутому болезненной кожей Мастеру. Тот пристально наблюдал за ним, ожидая… некой реакции, понял Вейдер - и вспомнил, что здесь происходило. Почему он здесь. И что Палпатин в действительности хочет от него.
- Мы не будем драться ради вашего развлечения, - вымученно, но совершенно уверенно произнес Вейдер.
- Моего? Вы неправильно понимаете ситуацию, Лорд Вейдер. Я здесь только в роли наблюдателя, - улыбнулся Палпатин. Насколько предсказуем стал Вейдер - возможно, действительно, пришло время для перемен. - Не я выбрал это поединок, друг мой.
Император многозначительно взглянул на мальчика, зная, что Вейдер сделает то же самое. Скайуокер не двигался и не реагировал вообще под напряженным взглядом отца. Ни малейшего следа вины в великолепных глазах цвета синего льда.
И когда Вейдер взглянул в них – в эти глаза, так похожие на его собственные… понимание почти физически ударило его, кроша последние черепки надежды в душе… Он побледнел под маской, и знал, что Император ощутил все это.
Прекрасно оценивая обстановку, Палпатин продолжил:
- Для моего павшего джедая пришло время идти вперед. Обрезать последние нити, связывающие его со старой жизнью, и вырубить себе место в моей Империи - которой он принадлежит.
Вейдер не спускал глаз с Люка, зная, что Император говорил как с ним, так и с мальчиком. И хотя лицо Люка оставалось твердым и суровым, не выказывающим никакого страха, он все же был вовлечен в то, что происходило. Храня молчание, он стоял, повернув плечи, в настороженной, боеготовой позиции.